Кларенс и Джульетта

Тогда он пробовал жаловаться, что от него ушла жена.

— Не надо было жениться, — советовали ему.

— Ах да, вы правы, — говорил Кларенс.

Иногда его угощали, иногда он брал рюмку без спроса и начинал рассказывать все сначала. Надо было заставить выслушать себя. Самое главное было в том, чтобы его выслушали.

Но никто не хотел слушать.

— Ты где будешь ночевать? — спросила его какая-то немолодая, подмалеванная блондинка голосом Джульетты.

Голосом Джульетты? Но ведь Джульетта ушла. И она не вернется. И он никогда не услышит ее голоса. Возможно, никогда. И ничего не будет. И не было. Не было у них счастья.

Нет, было, сказал себе Кларенс. Оно было, только очень короткое. Оно мелькнуло, как искра, вышибленная при ударе камня о камень. Но ей не суждено было разгореться. Она погасла в пустых руках. В четырех протянутых руках.

Говорят, счастье зевают робкие. Он не струсил. Он не был робким парнем. Но искра улетела, как птица со сломанной ветки, на которой не совьешь гнезда.

Эй, Кларенс, не будь размазней, сказал он себе тотчас же. Посмотри, как велик и прекрасен город на рассвете. Как он могуч и богат. Может быть, и тебе еще выкатится под ноги золотая монетка. Только ты устал ждать. Ты сплоховал, когда слез со стула Бернардо ради его младшего брата. Не надо было этого делать. Смешно!

Смешно, а ему хотелось плакать.

Мимо проехала машина, нагруженная бумажными мешками в сизой пыли. Куда-то повезли цемент.

Его отец тоже возил цемент. Он часто брал Кларенса с собой, чтобы приучать к делу. Кларенс помогал ему наваливать мешки из кузова на спину. Когда мешки плюхались на тротуар у дверей склада, там взрывалось облачко серо-зеленого дымка. Отец всегда сильно плевался и кашлял. С большим вкусом.

Однажды они зашли в кафетерий, вот такой, что уже открыл свои двери на улице, номера которой Кларенс не заметил. Он весь утонул в воспоминаниях. За прохладным стеклом на прилавках кафетерия лежали вкусные вещи. Кларенсу хотелось и того и того...

— Подожди, — говорил отец, — дальше, дальше...

И толкал поднос по металлическим стержням вдоль прилавка.

Наконец они дошли до сладкого яблочного пирога.

— Вот.

Они взяли по куску пирога и чашке кофе.

Кларенс запомнил, что пирог лежал в самом конце прилавка. Дальше, дальше... Подожди, Кларенс... Да, да. Надо идти и ждать. Чтобы найти работу еще на пять минут? Ждать? Нечего сказать — ждать! Зачем он уговаривает себя, как священник? А если ждать и не верить? Легко ли это?

А день все ярче расстилался над городом. Светло-синее небо полыхало над улицами, хотя внутри их темнела холодная тень. Небо никогда не опускалось вниз, в улицы Нью-Йорка и в глаза горожан. Небо с солнцем. Крыши и стены зданий держали его высоко, сверкающий блеск природы над колодезной теснотой города.

И Кларенс, один из ничтожных, бессмысленно шел вдоль могущественных громад, лезущих выше и выше. Они сближались, срастались, стены из бетона, стали и стекла. Они стиснули, сплюснули в щель, никогда не знавшую солнца, улицу шириною с долларовый билет. Она словно бы лежала в каменном сейфе города.

Банки, банки, компании... Рядом — биржа. На асфальтовых тротуарах — рои негритянских мальчишек с сапожными щетками в руках и баночками мази в карманах. Эти мальчишки падали голыми коленками на асфальт, к ботинкам идущих мимо людей, и до блеска терли живыми черными руками неживую черную кожу.

В биржевой сутолоке бизнесмены оттаптывали друг другу ноги, а на улице возле них кормились мальчишки, воробьи большого города.

Они ловили ботинки и даже не взглядывали в лица.

О безликая власть в блестящих ботинках! Как она крепко держала свои доллары за бетонными стенами и стальными стенками! Интересно, а как лежат доллары? Стопками? Высокими пачками? В мешках? Что из того! Власть ничего не давала даром. По одной бумажечке за мокрую от работы спину. А безработный потел бесплатно, в страхе за еще неродившегося ребенка.

И Кларенсу стало страшно. Здесь он вовсе никому и ничего не смог сказать. Он ушел, он почти бежал отсюда. Надо было где-то успокоиться, чтобы решить, как жить.

Он шел и шел, через весь город, длинный город, огромный город. На столбах у перекрестков висели кошки с зелеными глазами, предупреждая: не переходи улицу при красном свете, если у тебя нет, как у меня, семи жизней. Семи жизней, вероятно, хватило бы, чтобы дождаться счастья.

Кларенс был голоден. Он просто-напросто еще ничего не ел. Он зашел в какой-то универмаг и напился холодной воды из фонтанчика, вделанного в стену.

Он и сам не знал, как попал на знакомую улицу, полную пестрых витрин и красочных криков: распродажа! Это была улица Джульетты. У Кларенса сжалось сердце. Он прибавил шагу. Город отовсюду гнал его. Большущий город, в котором ему не было места.