Кларкенвельские рассказы

— Вам же, святой отец, известна поговорка: предупрежден — значит, вооружен. В городе сто церквей. И каждой грозит опасность. А ты, Джон Даклинг, ты мне веришь? — Она повернулась к священнику и, приподняв апостольник, обнажила лоб — в знак чистосердечия, — но он отрицательно качнул головой.

И теперь он медлил, глядя в псалтирь.

— Никто пока не доказал, что она лжет, что на ней лежит тень подозрения. — Он поднял глаза и посмотрел в лицо Агнес де Мордант. — Наберитесь терпения, госпожа настоятельница. Петелька за петелькой, стежок за стежком, но, рано ли, поздно ли, а покров будет готов. Так и тут, потихоньку-помаленьку все прояснится.

— Следи за ней. Ходи по пятам. Навостри уши. Держись рядом, как пес возле косточки.

— Главное — не укусить ее.

— Не волнуйся, она тебя тяпнет в ответ. Главное, Джон Даклинг, будь осторожен. Пусть она сама себя выдаст и сама доведет себя до петли.

По указанию лондонского епископа сестре Клэрис дали светелку в доме для гостей и приставили монаха — стража и защитника в одном лице. Поселили его в соседней комнате, но разрешили в часы литургий молиться вместе с подопечной. Этот праведник по имени Брэнк Монгоррей прежде был исповедником и служил молебны в приходской церкви Гроба Господня; он считался большим знатоком всего, что касается «вышнего мира». Правда, было непонятно, с какой целью его приставили к Клэрис — то ли шпионить за ней, то ли составить ей компанию. Не исключено, что келейно он согласился на обе роли сразу. Настоятельница же сильно опасалась, что Клэрис его к себе приворожит.

Брэнк Монгоррей открыл окошко, чтобы подышать чудесным майским воздухом. Комната монахини располагалась на втором этаже, прямо над свинцовым баком с водой; из него пили птицы и там же чистили перышки. За этим баком и притаился Джон Даклинг, стараясь не пропустить ни слова из беседы в светелке.

— Брэнк, ты утром дрозда слышал? — прозвучал чистый звонкий голос монахини, знакомый уже многим людям. — Говорят, будто если больной желтухой увидит желтого дрозда, то сразу выздоровеет, а дрозд умрет. Жестоко, правда?

— Но у человека бессмертная душа. А у птицы нет.

— Кто это знает наверняка? Dieu est nostre chef, il nous garde et guye. [55]

Никогда прежде Даклинг не слыхал, чтобы она говорила на англо-норманском наречии. Это лишнее доказательство ее двуличия, решил он. Разговор наверху продолжился, но собеседники отошли от окна; вниз долетали лишь отдельные слова. Вдруг Даклинг услышал ее возглас:

— Когда же наступит день семи спящих? [56]

И еще:

—  Deus! Cum Merlin dist sovent veritez en ses propheciez! [57]

Престранные слова слетали с уст молодой монахини! Ведь Мерлин был просто-напросто бес, которому поклонялся маленький народец, обитавший на вересковых пустошах и в болотах! Тут Брэнк Монгоррей стал ей что-то нашептывать. Уж не пытаются ли они объединиться в борьбе против мира его Святейшества?

Потом сестра Клэрис высоким голосом запела:

Вельможи будут слепнуть,
В рыцарях — злоба крепнуть,
Смерть будет косить опять,
Коли правды нигде не сыскать.

Даклинг повторил про себя слова песенки, чтобы лучше запомнить. А Клэрис продолжала:

Вместо ума — вероломство,
Вместо любви — распутство,
Вместо праздника — лишь обжорство,
Вместо чести — одно лиходейство.

Даклингу вспомнился парень, что когда-то давно изо дня в день торчал на углу Фрайди-стрит и Чипсайда и нёс очень похожий рифмованный бред. В конце концов его забрали в Вифлеемскую лечебницу и посадили на цепь. Несчастный твердил, что он — король то ли Бимы, то ли Богемии, а местные жители прозвали его королем Бубни. Потом на безумца нацепили бирку с названием лечебницы и выпустили, но он в приступе отчаяния утопился в Темзе.

Как только спустились сумерки, в каморке монахини затеплилась свеча. Даклинг неслышно отступил в тень. Сверху долетел голос Клэрис:

— Пусть все будет наготове у горбатого кожевника, что тачает обувку на Кау-Кросс, возле шлюзового створа.

К вечерне стали собираться монахини, и на винтовой лестнице гостевого дома послышались шаги. Это спускалась Клэрис. Закутанная в темный плащ, она скользнула мимо Даклинга по лужайке, открыла боковую калитку и торопливо зашагала по переулку к речке Флит. Стараясь оставаться незамеченным, он поспешил следом. Прибрежной тропинкой Клэрис направилась к городу. Для прогулки одинокой монахини место было совсем неподходящее. Этот берег Флита пользовался дурной славой: здесь часто шатались бездельники и бродяги, здесь же собирались женоподобные мужчины, которых дразнили «пидорами».