Кларкенвельские рассказы

Лекарь не случайно преуспел в своем деле — от природы он был человек чуткий, участливый. По жестам пациента, по выражению лица он мог определить болезнь, которую ему предстояло лечить. И теперь его душу пронзила острая печаль, разом вытеснившая все прочие чувства и ощущения. Каково жить в этом мире совсем одному, без единого друга рядом? Когда не с кем разделить свое горе? Еще несколько мгновений он наблюдал за юношей, но больше не мог вынести зрелища его страданий. Ехать дальше ему расхотелось — ничего нового все равно не увидишь. Гантер вскочил на коня и повернул назад. Подъехав к городской стене, он запел: «Подмани, притяни, притяни меня к себе, друг мой, фокусник лихой».

Тем молодым человеком, которого заметил и пожалел Томас Гантер, был Хэмо Фулберд. Охваченный отчаянием, он не находил себе места и решил поехать в поле. Называлось оно «Поле Хокина». По южному его краю бежал ручей, с севера обрамлял лесок. Позже, когда Хэмо попросили описать то место, он сказал лишь: «Просто голое поле, только и всего». Он бывал здесь и раньше, до весенних событий, но тут впервые ослушался Эксмью и вышел за стены монастыря Сент-Бартоломью. Казалось, поле зовет его к себе, желая разделить его страдания. Привычный мир стал ему несносен. Он словно бы обступал Хэмо со всех сторон, норовил пролезть ему в душу. Неужто ничего иного не было, нет и не будет никогда? Что, если от начала и до скончания того, что принято называть временем, человек обречен на общение с одними и теми же людьми? Ночью он вывел пони и поехал.

С того дня, когда Эксмью сказал, что Хэмо прикончил зубодера, Фулберд не сомневался: теперь ему крышка. Про убийство больше не было ни слухов, ни толков; скорее всего, преступника искать перестали, решил Хэмо, однако страх суда и наказания почему-то не только не отступил, но снедал его все сильнее. Он смотрел в ночное небо, на скопление звезд, что зовется Галаксия, Млечный Путь, или Уотлинг-стрит, но и там не находил утешения. Он даже спросил отца Мэтью, ведавшего скрипторием, где монахи переписывали рукописи: верно ли, что прощение даруется всем? «Никому не ведомо, достоин ли он любви Господа нашего», — был неутешительный ответ. Не успокаивали душу и заверения Эксмью, что Хэмо принадлежит к избранным и уже потому осиян Божьим благословением. Нет на земле ни правого, ни неправого. Мы все блуждаем в ночи.

Впереди ждала лишь кромешная тьма, будто в узилище с высоким сводом. Он мысленно представлял себе, как Бог со смехом отмеривает каждому смертному его участь и конец. А может быть, такому слабому духом человеку, как он, всегда уготована неодолимая беда? Неужто во веки вечные будут рождаться на свет такие же горемыки, как он? Или недоля привязывается к какому-то определенному месту? Уж не потому ли его так тянет в Хокин-Филд? Может, все силы Земли, про которую мудрецы говорят, что она вроде бы круглая, действуют заодно? Вот над какими вопросами раздумывал Хэмо на том небольшом избранном им поле. Он упорно смотрел под ноги, словно не хотел ни на что отвлекаться от одолевавших его мыслей, видимо, настолько тяжелых, что голова его совсем поникла. Время от времени он что-то бормотал едва слышно, будто слова эти не стоило даже произносить вслух. [14]

Собственная душевная смута приводила Хэмо в недоумение. Жизненный успех его и прежде ничуть не волновал, но тут все было куда хуже: он не мог взять в толк, что с ним происходит. Лишь когда луна уже стояла в зените, прямо над его головой, он решился покинуть Хокин-Филд и медленно поехал обратно, в монастырь Сент-Бартоломью. Там его уже поджидал Уильям Эксмью:

— Ты все-таки ослушался меня. Покинул обитель, отправился шляться, — гневно бросил он и ударил Хэмо по лицу.

Хэмо и не пытался уклониться; он откинул со лба волосы, выпрямился и произнес:

— Надо же мне хоть куда-то ходить. А то сижу здесь, как птица в клетке.

— Я же тебя, Хэмо, уберечь хочу, нянькаюсь с тобой, как с малым ребенком. Скоро дам тебе работу. Будь покоен.

И, не сказав больше ни слова, Эксмью вышел.

Глава одиннадцатая Рассказ монаха

— Что ж, ничто не ново под луной.

— Что верно, то верно. Наша земля-матушка кружится, как на колесе. И в свое время давно минувшее возвращается вновь.