Классическая драма Востока

Взять хотя бы "Шакунталу". Казалось бы, здесь ставится проблема вины и ответственности: героиня нарушает правила гостеприимства и навлекает тем самым на себя проклятие; герой впадает в еще более тяжкий грех, отвергнув свою беременную супругу. Однако и тот и другой проступок совершаются неосознанно. Шакунтала даже вообще до самого конца пьесы не знает, что она в чем-то виновата. Царь после того, как память вернулась к нему, мучается, правда, раскаянием, но в этом раскаянии много жалоб на несправедливость судьбы, на кольцо, которое так "подвело" его, соскользнув с руки Шакунталы, и нет нравственной готовности к расплате за совершенное.

В последнем акте устами божественного мудреца Кашьяпы, объясняющего происшедшее, вина с царя торжественно снимается, и оба они — и Душьянта и Шакунтала — счастливы этим, и теперь уже Шакунтала раскаивается в том, что несправедливо корила царя за его поведение. Отсутствие напряженности в осознании героями своей вины лишает драму трагического звучания (хотя сам по себе сюжет и дает возможности для такого развития), и в результате она оказывается ближе к мелодраме, чем к трагедии.

Но даже если герой активен и тем самым как будто не признает своей зависимости от высших (и вообще внешних) сил, она этим отнюдь не снимается.

В этом смысле чрезвычайно показателен Шарвилака, самый "действующий" среди всех персонажей гуптской драмы. Находясь в том же положении, что и Чарудатта, — он беден и влюблен в гетеру, которую не может выкупить, — Шарвилака, в отличие от бездейственного Чарудатты, постоянно что-то предпринимает. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что активность его мнимая или, точнее, — "холостая". В самом деле, Шарвилака убивает злого царя Палаку и помогает бежать из тюрьмы сменяющему его на престоле Арьяке. Но свержение Палаки и восшествие на престол Арьяки было уже предсказано, — значит, "запрограммировано" судьбой, и Шарвилака явился только исполнителем ее воли. Шарвилака, далее, совершает грабеж, но волею случая воровства, собственно, не происходит, потому что он только возвращает драгоценности их законной владелице.

Единственным, пожалуй, истинным организатором событий выступает Яугандхараяна в пьесе Бхасы. Но характерно, что в более поздних натиках — в "Малявике и Агнимитре" Калидасы, в драмах Харши — план министра либо сочетается с игрою судьбы, либо вовсе ею заменяется.

Итак, герои гуптской драмы не действуют; по сути дела, они только претерпевают обрушивающуюся на них разлуку. Но в этом претерпевании есть свой большой смысл. Через все перипетии, через все выпадающие на их долю испытания герои проносят верность друг другу, сохраняя ее даже перед лицом смерти. Васантасена гибнет с именем Чарудатты на устах, Чарудатта мысленно призывает ее, шествуя на казнь; Удаяна по-прежнему любит Васавадатту, хотя думает, что она умерла; Душьянта и Шакунтала хранят свою любовь, несмотря на годы разлуки. Финал драм — торжество неизменности связывающего героев чувства, восстановление несправедливо нарушенного единства, и в этом смысле всегда — возвращение к исходу. Не случайно последний акт "Шакунталы" построен совершенно симметрично первому: опять Душьянта мчится на колеснице, опять вступает в обитель отшельников, где его ждет встреча все с той же Шакунталой, все так же его любящей.

В этом идеале неизменной, высокой любви весь пафос гуптской драмы. И в этом же — глубокая ее человечность.

Средневековая драма, продолжая во многом традиции древней, обнаруживает и некоторые новые тенденции. Хотя система жанров остается прежней, жанровые каноны претерпевают значительную трансформацию. Натака, в сущности, утрачивает свою мифическую основу — миф заменяется исторической легендой (как у Вишакхадатты в "Перстне Ракшасы") или буддийской (как у Харши в "Счастье нага"), а позднее — эпическим сказанием. В ней явственнее обозначается интерес к этической проблематике. Пракарана в значительной степени теряет свой бытовой характер и, по-видимому, начинает выходить из моды. Зато натика становится очень популярной и окончательно превращается в легкую, динамичную пьесу, построенную на увлекательной интриге.

Решающую роль в оформлении этого жанра сыграло творчество Харши (VII в.), в особенности — его драма "Ратнавали". Следуя Бхасе, Харша пишет свою пьесу на сюжет, заимствованный из цикла сказаний о царе Удаяне. В разработке же сюжета он почти полностью повторяет "Малявику и Агнимитру" Калидасы: здесь тот же мотив инкогнито героини, случайно оказавшейся в царском гареме; те же тайные свидания устраиваемые ловкими слугами; то же заточение героини царицей и, наконец, заключительное узнавание.