, то увидел высокий могильный холм посреди поля. Спросил я, кто покоится здесь. Мне ответствовали: «Это могила некоего тюдзё». — «Но какого именно тюдзё[1782]?» — «Санэката-асон»[1783],— поведали мне. Стояла зима, смутно белела занесенная инеем трава сусуки[1784], и я помыслил с печалью:Нетленное имя!Вот все, что ты на землеСберег и оставил.Сухие стебли травы —Единственный памятный дар.[1785]
* * *
Песня разлуки, сложенная по случаю отъезда одного из моих друзей в край Митиноку:
Если вдаль ты уедешь,Я буду глядеть с тоской,Даже луну ожидая,Туда, в сторону А́дзума,[1786]На вечернее темное небо.
слагали стихи на тему: «Голос воды глубокой ночью»Заблудились звуки.Лишь буря шумела в окне,Но умолк ее голос.О том, что сгущается ночь,Поведал ропот воды.
Стихи, сложенные мною, когда я посетил край Адзума
* * *
Разве подумать я мог,Что вновь через эти горыПойду на старости лет?Вершины жизни моей —Сая-но Накаяма.[1788]
* * *
Порою заметишь вдруг:Пыль затемнила зеркало,Сиявшее чистотой.Вот он, открылся глазам —Образ нашего мира!
* * *
Непрочен наш мир.И я из той же породыВишневых цветов.на ветру облетают,Скрыться… Бежать… Но куда?
* * *
Меркнет мой свет.Заполонила думыСтарость моя.А там, вдалеке, лунаУже идет на закат.
* * *
Возле заглохшего поляНа одиноком деревеСлышен в сумерках голос:Голубь друзей зовет.Мрачный, зловещий вечер.
Когда я шел в край Адзума, чтобы предаться делам подвижничества, я сложил стихи при виде горы Фудзи
Стелется по́ ветруДым над вершиной Фудзи,В небо уноситсяИ пропадает бесследно,Словно кажет мне путь.
* * *
Не помечая тропы,Все глубже и глубже в горыБуду я уходить.Но есть ли на свете место,Где горьких вестей не услышу?
* * *
Когда бы в горном селеДруг у меня нашелся,Презревший суетный мир!Поговорить бы о прошлом,Столь бедственно прожитом!