Словом, человек оказался в Европе. Что здесь надо помнить – мы знаем из литературы разные формы автобиографической прозы. Дедушка нашей такой прозы, где события рассказываются как бы от лица ребенка, но как бы переосмысляются взрослым человеком, - Сергей Тимофеевич Аксаков. Но прадедушка, конечно же, - Пушкин, “Капитанская дочка”, так как его Гринев – это тоже ребенок; ему в начале повести всего шестнадцать лет.
Чем радикально отличается Шаховской и от Аксакова, и от Шмелева (Гарин-Михайловский (“Детство Тёмы”) – это ближе к беллетристике), и от Льва Толстого (“Детство”, “Отрочество”)? - Радикально он отличается тем, что всё повествование приобретает пневматологическое освещение[287]
. Он пишет не “с точки зрения”, а он пишет в свете Христовой правды; он именно дает пневматологическое ретроспективное осмысление.Так вот, пневматологическое - в отличие от психологического. Психологический подход – это всё-таки душевный; пневматологический – это духовидческий и духоведческий.
Проза Иоанна Шаховского, несомненно, – большое слово в русской литературе. Ретроспективный взгляд его в книге “Восстановление единства” – восстановление единства своего с Россией, уже в преклонных летах, в Америке; единства с теми, - кто остался в России, а в Россию он не вернется никогда.
Впоследствии его младшая сестра поживет в России; она по мужу Маевская-Малевич, но любила свою девичью фамилия и всегда подписывалась – Шаховская. Его сестра (1906 года рождения) поживет в Москве, будучи женой секретаря бельгийского посольства (когда выяснится кто она такая, то их немедленно отзовут). Сохранились ее записки на французском языке под названием “Моя Россия, переодетая в СССР”.
Ретроспективный взгляд Иоанна Шаховского существенно отличается от взгляда большинства русской эмиграции. Во-первых, он никогда не имел иллюзий о прошедшем; во-вторых, он, в отличие от Шмелева, никогда не набрасывал розовой вуали на все события прошедших лет и, уж тем более, на историю России. У Иоанна Шаховского был совершенно трезвый взгляд на всех наших монархов.
Но, оказавшись в Европе, надо было жить. В преклонных летах он тоже переосмысливает эти годы. За границей, где его чуть было не женили на заграничной барышне с большим приданым, Иоанн Шаховской нашел свою семью; мать выхлопотала ему стипендию и он поступил учиться в Лувенский университет; нашел духовника - отца Петра Извольского, который до рукоположения был министром иностранных дел, а потом некоторое время обер-прокурором Синода (для истории ничем не замечательным).
Начиная с 1922 года Иоанн Шаховской входит в литературные круги эмиграции; в 1924 году он уже издает журнал под названием “Благонамеренный”,[288]
и этот журнал пользуется каким-то успехом.“Я сидел в редакции “Благонамеренного”, занимаясь просмотром рукописей за письменным столом. Это была брюссельская квартира моей матери. Был я здоров, молод и совершенно ни о чем не думал, кроме литературных задач – они занимали всё моё внимание.
И вдруг, всё исчезло. Я увидел пред собой огромнейшую книгу, окованную драгоценным металлом и камнями, стоящую на некоей, словно древней, колеснице. И на этой книге была яркая, ясная надпись русскими буквами “Книга Книг соблазна”. “Книга Книг соблазна” – несколько секунд продолжалось это виденье, сколько - я не знаю. Очнувшись, я обнаружил, что лежу у письменного стола, а голова лежит на моих коленях – такого никогда со мной не случалось. У меня не было ни сонливости, ни усталости; что-то как молния открылось мне и скрылось. Я как обмер, но на душе было мирно. Никому я об этом не сказал, здесь впервые говорю об этом”.
Дальше начинается пневматологический анализ.
“Только позже я осознал смысл этого явления, которое мне было чисто духовным указанием неверного направления моей жизни. Литературная слово, оторванное от служения Божьему слову, есть, конечно, соблазн духа для многих. Тут был и соблазн моей душе, я мог в него уйти целиком и уходил. И из мира Духа ко мне протянулась рука, чтобы остановился я на этом своем пути абсолютизирования неабсолютного. Случай этот остался в моем глубоком сознании, хотя к полному его пониманию (и других явлений) я пришел, уже находясь на служении Церкви”.
“Книга Книг соблазна” – это, конечно, - великое указание свыше; ему, как Савлу, было дано великое указание, великое благое посещение (“на душе было мирно”), притом, к счастью, в ясном образе и в ясном видении. Эта Книга, в окладе, как Евангелие, и стоящая на древней колеснице, то есть, связанная с античностью. Ведь у литературы есть претензии на вселенскость, и это есть соблазн. Литературы дело - подчиненное: уж если философия есть служанка богословия, так литература тем паче. Откуда взялась пресловутая реформация? Ведь она взялась от бунта в средневековых университетах, с бунта филологов против теологов и врачей. То есть, это началось с интеллектуальной революции, именно с бунта, именно с попыток низшего занять высшее место.