Классические книги о прп.Серафиме Саровском

Об этом свидетельствует пророческий образ преп. Серафима Саровского (1759–1833), его подвиг, его радость, его учение. Образ вновь явленной святости оставался долго неразгаданным. В этом образе так дивно смыкаются подвиг и радость, тягота молитвенной брани и райская уже светлость, предображение уже нездешнего света. Старец немощный и претрудный, "убогий Серафим" с неожиданным дерзновением свидетельствует о тайнах Духа. Он был именно свидетелем, скорее чем учителем. И еще больше: его образ и вся его жизнь есть уже явление Духа. Преп. Серафим был начитан в отцах… В его опыте обновляется исконная традиция взыскания Духа… Святость преп. Серафима сразу и древняя и новая. "Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святаго Божьяго". И нет других целей, и быть не может, все другое должно быть только средством. Под елеем, которого не достало у юродивых дев Евангельской притчи, преп. Серафим разумел не добрые дела, но именно благодать Всесвятаго Духа. "Творя добродетели, девы эти, по духовному своему неразумению, полагали, что в том-то и дело лишь христианское, чтобы одне добродетели делать, а до того, получена ли была ими благодать духа Божия, достигли ли оне ея, им и дела не было"… Так со властию противопоставляется морализму — духовность. Смысл и исполнение христианской жизни в том, что Дух вселяется в душе человеческой и претворяет ее "в храм Божества, в пресветлый чертог вечного радования". Все это почти что слова преп. Симеона, ибо опыт все тот же (и не нужно предполагать литературное, влияние)… Дух подается, но и взыскуется. Требуется подвиг, стяжание. И подаваемая благодать открывается в некоем неизреченном свете (ср. описание Мотовилова в его известной записке о преп. Серафиме)… внутренне принадлежит византийской традиции. И в нем она вновь стала живой.

Протоиерей Георгий Флоровский

А.Глинка-Волжский. В обители святого Серафима

оротка ночь после долгой монастырской всенощной… А с раннего утра уже снова вливаются волны молящихся в ограду монастыря… К поздней литургии в Успенском соборе, где служба архиерейская, уже вся площадь в ограде и за оградой залита толпами богомольцев. Из ближайших сел пришли разодетые праздничные крестьяне, пришли только отстоять обедню и увидать крестный ход со святыми мощами… От нового наплыва стало еще люднее…

Солнце уже высоко взбирается в небо, щедро золотя зеленые верхушки сосен, жарко припекает на площадках, на ступенях храма… Ярко блестят на солнышке пестрые ткани деревенского люда, красуются нарядные тамбовки… Всякого народа довольно, спешно забираются просфоры в просфорной, тянутся со свечами, свечи притекают к св. Раке Преподобного тысячами, вереницею тянутся озабоченные, молитвенно хлопотливые богомольцы с строгими лицами к алтарю, с просфорами, с поминаниями, и отливают встречной волной те, что уже справили потребное, отыскивают местечко встать и помолиться. Отовсюду подымаются руки с грудами свеч, шепчут уста: "К Преподобному"… Служба уже давно началась. Плотнее сгущаются ряды молящихся, теснее надвигаются плечи к плечам, так что с усилием подымается рука перекреститься. Тесно очень, но пробраться везде можно, порядок как-то держится. Иные богомольцы тут же, в храме, и котомки свои кладут под ноги, все у них тут с собой… На ступенях храма и далеко по монастырскому двору все богомольцы стоят и, притомившись, сидят. Сморившись от пекла, привалятся где-нибудь на лугу и тихонько шепчутся о чем-то… Но настроение и в ограде почти как в храме, чувствуется, что тут около идет великое служение, и те, что здесь, неустроившиеся, всем настроением душ своих там, на праздничной службе: нет-нет перекрестятся. Выходящих иногда спросят, где идет служба, далеко ли Евангелие…

Вот, очертив собой широкий пояс вокруг собора, стоят хоругвеносцы, мужички тоже по-праздничному приодеты, ждут долгую службу крестного хода со святыми мощами… Там раздают какие-то листки, миссионерские. Вот на нижней ступеньке, с южной стороны собора, в толпе сидит старушка, полны руки листков этих, вся благостная, довольная. Подсел к ней, не очень старая.

"Откудова?"

Называет село ближнее.

"Все село наше здесь, дома почитай одни дети малые да старики старые остались. А то все здесь…"

С листочками прошли, потянулась и еще взяла.

"Да у тебя и так много их".

И смотрю, все листки одинаковые, "о штунде".

"Зачем тебе — ведь все они, вот эти, про одно".

"А что-же, что с того, у нас на селе ребята грамотные, и-и, мигом расхватывают!"

И ласково, ласково так улыбается, сияющая, предвкушает видно, как раздаривать будет листочки-то… Но по моей просьбе дала все-таки один листочек другой женщине, у которой ничего не оказалось.

Заговорили около нас о том, что свечи, которые передают к Преподобному, монах, стоящий у раки, быть может, не зажигает даже… Много их очень. И так горько говорилось, однако без возмущения, не хотелось сетовать, осудить: примиряется смиренное сердце, если ничего не поделаешь, не уместиться ведь всем-то…