Когда я вышел во двор, чтобы сесть в тарантас и ехать домой, моё внимание привлекла необычная особа. Она стояла в летнем платьице у окна дядиной спальни. Начиналась метель, и я не мог до конца поверить глазам, слепнувшим от колкого снега. Может, её нежное белое платье показалось мне, как иногда видится одиноким путникам мираж в раскалённой пустыне.
Я соскочил со ступени тарантаса и побежал к девушке, чтобы спасти её от обморожения, укутать в полушубок и отправить в дом к Ольге. Но девушка поспешила скрыться. Она сначала шла к забору, а потом просто растворилась во мгле и метели. Я знаю, mon ami, ты меня упрекнёшь в излишнем мистицизме, но я, как помнишь, никогда не был романтиком.
Однако что-то сейчас во мне пошатнуло прочные основы разумного миропорядка».
«Это письмо отправлю одной почтой со вчерашним. Не выдержав муки недопонимания, я сегодня снова был у Ольги. Сначала она восприняла мой визит как навязчивость и слегка насмешливо приняла извинения, но потом, выслушав рассказ о таинственной незнакомке, вдруг стала слишком серьёзной.
– Я знаю её. Взбалмошная дочь нашего соседа, помещика Псковского. Её в доме прозывают Бетси, на английский манер. А так – та же Лиза. Она сумасбродка. Только ей может прийти в голову гулять в летнем платьице в метель. Интересно: она хотя бы сама понимает, чем рискует из-за своей глупости?
И тут, mon ami, меня охватило беспокойство. Возможно, дядя не так сильно привязан был к выпивке, чтобы называть настойку своей единственной любовью. До каких же пределов может опуститься в деревне человек, чтобы посвятить жизнь служению напитку, уничтожающему разум?
В мою голову закралось подозрение.
Лиза Псковская.
Сколько ей лет? Ольга говорит, около двадцати. Давно уж девица на выданье, но нет женихов из-за её сумасбродств. Хотя упомянут был один мой дальний родственник, который трагически погиб от рук лесных разбойников года три назад.
Но за три года – никого.
А ей двадцать…
Дяде было около шестидесяти. Такого в природе и быть не может! Нет, бес мог поселиться в ребре, но как барышня, даже сумасбродная, могла влюбиться в старика?
В голове не укладывается.
– Могла. – Пожимает плечиками Ольга. – В её мире могут происходить самые фантастические вещи. Бетси без ума от Бейрона, идола безумных девиц. Стала увлекаться им с тех пор, как погиб её Александр. Читает поэмы в оригинале – её отец пару раз этим хвалился, когда они гостили у нас.
И всё же в голове не укладывается, что привлекательного могла найти девица в старике, злоупотреблявшем вином? Я бы к ней съездил, но, боюсь, это будет выглядеть верхом неучтивости. Что я скажу её отцу?
Нет, это глупо.
Мне остаётся только ждать…
Или же нет? В народе говорят: «Под лежачий камень вода не течёт».
Есть два варианта.
Первый: Ольга представит меня Псковским. А что? Бетси – девица на выданье. Я партия выгодная. Поговорим с ней о литературе, и слово за слово, может, я вытяну из неё, почему она гуляет под дядиными окнами.
Второй вариант. Впрочем, даже писать его не стану, так как он подлый».
«Отправил вчера письма, но не мог сегодня утерпеть, чтобы не сообщить о ходе моего маленького расследования.
Оно провалилось.
Не знаю, решусь ли я осуществить вариант второй, но о первом мне и вспоминать не хочется.
И всё же…
Ольга игриво согласилась представить меня семейству Псковских. Жили они верстах в пяти от дядиного поместья, так что добрались мы ещё засветло. Сумрачный лакей с пышными бакенбардами учтиво поклонился и пригласил в дом. Видимо, я за эти десять с лишним лет так отвык от деревенской медлительности и гостеприимства, что чувствовал себя чужим. Григорий Иванович, почтенный отец семейства, искренне рад был повидать молодую соседку и поделиться с нами новшествами, которые завёл он в саду и вообще в управлении хозяйством. Казалось, я попал на Луну или ещё куда подальше. Когда же я заговорил о предметах, близких моему сердцу, встретился с отрешённым лицом, намекающим на абсурдность моих мыслей в кругу бытовых забот и треволнений.
Каким же бальзамом на душу стало появление Бетси. Она сошла вниз, словно ангел. В атласном с кружевами платье, слишком вычурном для глаз её отца и Ольги, Бетси чопорно опускала носок на ступеньку и лишь потом словно разрешала пятке оказаться рядом.
– В одиночестве мы меньше всего одиноки, вам так не кажется? – спросила она, не сводя с меня глаз.
Я растерялся. Это было нечто вроде проверки. Что ж, я сам приехал сюда с той же целью.
– Мне кажется, что быть одиноким становится модным, если вас так и пытаются окружить вниманием.
Её глаза вспыхнули. Я видел этот блеск – он похож на глаза змеи, которая вот-вот бросится на добычу.
Бетси вела себя сдержанно за обедом, в отличие от своего отца, который требовал достать из погреба вино, сделанное ещё дедом в екатерининские времена. Вино было отменным, явно не чета тому, что разливают на петербургских приёмах.