Классики без лицензии

— Да, мистер Харри, я в этом уверен. — Быстро и уверенно проговорил Рэй. — У меня есть небольшая схема-набросок, я могу Вам показать…

Харри не дал договорить Рэю:

— Не надо, верю тебе, Рэй, охотно верю. А как насчет пользы? Ты уверен, что человечеству это пойдет во благо?

— Вот в этом я не совсем уверен, мистер Харри. Но, по крайней мере, я не вижу причин, по которым это новшество могло бы нанести какой-то вред. Ведь, мистер Харри, представьте: у человека вопрос, он мучается его разрешением, он не может его разрешить, и все потому, что у него нет физической возможности быстро получать необходимую информацию, а получив ее, отсеивать ненужное, чтобы потом, в конце процесса, придти к долгожданному ответу, ну или хотя бы приблизиться к нему. А сколько нового и полезного человек узнает, пока будет скользить по траекториям истины?!

Харри сделал небольшую паузу и, обращаясь больше к себе, нежели к Рэю, грустно проговорил:

— Вот и я так думал, когда создавал эту схему.

— Как? — Удивленно воскликнул Рэй. — Вы уже получили эту схему?

— Да-да, Рэй, и эту схему, и многие другие. Ты до всего этого сам скоро дойдешь, с твоим талантом это лишь дело времени. Все эти схемы лежат у меня в столе, а я жду, нет, теперь будет правильно сказать — я ждал удобного случая, ждал момента для того, чтобы все это подарить людям. А пока ждал, понял, что этим самым я могу только навредить им. Ты, конечно, удивлен и ничего не понимаешь?! Садись, я постараюсь тебе все объяснить. И запоминай каждое мое слово, потому что второго такого разговора у нас с тобой не будет.

И Харри начал свой монолог, который Рэй запомнил почти наизусть, и который впоследствии вспоминал почти каждый день. И каждый раз, вспоминая этот разговор, он все больше и больше соглашался с тем, что поведал ему в тот вечер Харри Спитч.

— Все эти годы я надеялся на лучшее, Рэй. Я надеялся, что совершенствующаяся в техническом смысле система поможет создать новое, более совершенное поколение людей, людей выше и богаче интеллектуально и духовно. Но сегодня во мне почти не осталось этой веры. Наша система действительно порождает новое поколение людей, но это поколение людей-симулянтов. Находясь в системе, они не проживают свою жизнь, они ее симулируют. Все человеческие чувства трансформировались в интерфейс системы, они теперь в красивых окошках, иконках, смайликах, они ярко светятся, иллюминируют, они манят к себе, но за ними — духовная пустота. Стоит сделать лишь один шаг в глубину, и там уже ничего нет. Из любви они сделали некоторое подобие любви красивой, о которой писал русский писатель Толстой, но только в самом худшем ее смысле, потому что за этой красивой любовью стоят беспомощность, страх, нежелание и неумение, в конце концов, любить по-настоящему. А самое страшное то, что в системе человек является мерилом всего. В системе он вне физических законов природы, он не испытывает на себе ни гравитации, ни сопротивления, он может даже рождаться и умирать столько раз, сколько пожелает. А имея возможность внутри системы идти наперекор законам природы и вселенной, человек становится неким подобием бога. Человек сам создает мир, в котором живет. Ты понимаешь, чем это может грозить, а, Рэй?

Рэй вопросительно посмотрел на Харри, но ничего не ответил. Он был слишком озадачен тем, что сейчас услышал.

После небольшой паузы Харри продолжил:

— Это ведь все равно, что писать свои книги, а потом их же и читать, и по ним же учиться жить. Несовершенство человека переходит в несовершенство системы, которую он же и создает, и деформирует своим сознанием, а затем это же несовершенство, проектируясь на сознание человека, формирует его самого. И так по замкнутому кругу, из года в год. Какой ужасный парадокс получается.

Харри сделал еще одну паузу и, как бы оппонируя самому себе, продолжил:

— Нет, человек не должен жить в мире, который он создает сам. Создавать мир — это задача высшего разума, а задача человека — жить, подчиняясь его законам. Такова человеческая природа. Человек же своим присутствием в системе изгоняет самого главного творца — непоколебимый, непогрешимый и вечный абсолют.