Классики и психиатры

²⁷ См., напр.: Зигмунд Фрейд, психоанализ и русская мысль / Под ред. В.М. Лейбина. М.: Республика, 1994; Эткинд А.М. Эрос невозможного. СПб: Медуза, 1993; Angelini Alberto. La psicoanalisi in Russia: dai precursori agli anni trenta. Napoli: Liguori Editore, 1988; Psychanalyse en Russie / Ed. M. Bertrand. Paris: L’Harmattan, 1992; RiceJ.L. Freud’s Russia: National Identity in the Evolution of Psychoanalysis. New Brunswick: Transaction, 1993; Ljunggren M. The Russian Mephisto: A Study of the Life and Work of Emilii Medtner. Stockholm: Almqvist & Wiksell International, 1994; Miller M. Freud and the Bolsheviks: Psychoanalysis in Imperial Russia and the Soviet Union. New Haven and London: Yale U.P., 1988.

Глава 1 Гоголь, моралисты и психиатры

Теперь передо мною все открыто. Теперь я вижу все как на ладони. А прежде, я не понимаю, прежде все было передо мною в каком-то тумане. И это все происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря.

Н. В. Гоголь

Психиатр до последнего времени мыслил душевное расстройство как явление, чуждое здоровому человеку, явление, обусловленное глубокими анатомическими изменениями инвалидного мозга, в котором он хочет найти подтверждение своим утверждениям и положениям. То законное, с определенной точки зрения, отыскивание во что бы то ни стало физических изменений, которых на самом деле пока нельзя открыть, приводит психиатра к теории функциональных, молекулярных, химических изменений и не позволяет ему изучать явление прежде всего с той стороны, с которой, казалось бы, у него имеются все шансы что-то узнать, со стороны душевных изменений — с психологической.

И.Д. Ермаков¹

Современники Николая Васильевича Гоголя (1809–1852) были поражены тем, что, находясь на вершине своей славы, писатель вдруг распрощался с художественной литературой, стал глубоко религиозным и превратился в проповедника, как им казалось, реакционных идей. «Загадка Гоголя» — по выражению П.А. Вяземского — продолжала мучить его современников до тех пор, пока они не нашли ей объяснение в болезни, которая, как считали многие, сделала блестящего писателя и социального критика чуть ли не религиозным маньяком². Вынесенное по моральным основаниям суждение о болезни Гоголя не требовало медицинского подтверждения. Но психиатры, во второй половине XIX века все громче заявлявшие о себе, вмешались в дискуссию. Удобный случай представился полвека спустя после смерти Гоголя, в 1902 году. В тот год вышли сразу две его патографии: врачи Н.Н. Баженов и В.Ф. Чиж предложили, как им казалось, авторитетные доказательства тому, что Гоголь страдал душевным расстройством. Медики использовали свой научный арсенал, чтобы подтвердить: искусство, если оно не служит прогрессу, — искусство «больное».