Классная Америка

Все происходящее напоминало мне театр абсурда или игру "супротив здравого смысла". Страсти накалялись, учителя роптали все громче. Директор, должно быть, чувствовал сопротивление коллектива. Это не могло его не раздражать, и вот в один прекрасный день он разразился целыми тремя директивами, отправленными коллективу по электронной почте. Вот лишь одна цитата: «Ваши парты не прибиты к полу — сдвиньте их для групповой работы»… Далее шли угрозы на случаи неисполнения. Тон директив был очень резкий для привыкшего к сдержанности и обходительности американского общества. Мои коллеги расценили это как личное оскорбление. Некоторые женщины после прочтения ходили в полуистеричном состоянии со слезами на глазах и уже открыто высказывали в адрес директора все что они о нем думают. Ситуация была критическая.

Я периодически возвращался к своим первым впечатлениям от нашего директора. Он всегда был мне очень симпатичен. Интеллигентный, обходительный, обстоятельный. Никогда не приставал с дурацкими требованиями. И вдруг такое! Что же могло произойти? Неужели это все из-за TAКS-тестов? Тогда он должен стараться улучшить учебный процесс. Неужели он не понимает, что предложенные меры ведут к обратному? А может, действительно не понимает? Может быть, нужно ему об этом сказать?

Через несколько дней после гневных директорских инструкций произошло событие, взбудоражившее и без того неспокойный коллектив. Каждый учитель получил по почте копию письма, адресованного директору. По сути крик души о наболевшем. Отправитель — аноним, но по содержанию ясно, что это кто-то из учителей. Вот отдельные выдержки.

«Уважаемый доктор Максвейн! Вы запугивали нас в течение шести дней, и на седьмой день — в последний день перед началом занятий — учителя были растеряны, запуганы и разочарованы.

Идет седьмая неделя вашей реформы, а учителя до сих пор в ней ничего не понимают.

Внедряемая вами программа сложна и требует времени и сил. Она разработана для небольших школ с одаренными и целеустремленными учениками, где у преподавателей достаточно времени для подготовки к урокам. Попытка применить эту систему к нашей огромной и разнородной школе — это путь к краху. В нашей школе мы наблюдаем совершеннейшую апатию к учебе со стороны студентов, безразличие родителей и практически полное отсутствие времени у учителя на подготовку к урокам.

Внедрение вашей реформы является нарушением следующих статей действующего законодательства:

— переполненные учениками классы есть нарушение противопожарной безопасности;

— система оценок в МУР резко контрастирует с государственной системой оценок. Совершенно очевидно, что такая сложная система оценки знаний является нарушением законодательства;

— использование огромного количества бумаги при внедрении вашей реформы нарушaeт акт, требующий сокращения бюрократической бумажной работы.

Доктор Максвейн, не могли бы вы продемонстрировать жизнеспособность вашей системы и вашу приверженность ей путем непосредственного преподавания одного из обязательных предметов в нескольких классах? Тем самым вы бы продемонстрировали растерянному и изнемогающему коллективу, что все вами требуемое действительно возможно.

Будьте добры ответить на следующие вопросы:

— Почему в нашей школе такая высокая текучесть кадров? Как вы думаете, сколько учителей покинут школу в конце этого года?

— Сколько денег вы уже ухлопали на свою реформу? Откуда эти деньги приходят? как бы они могли быть использованы с пользой для дела?

— Понимаете ли вы, насколько это было унизительно для учителя — услышать по телевидению вашу установку студентам — доносить на учителя, не уложившегося в двенадцать минут времени объяснения материала? Ваша речь посеяла неуважение к учителю со стороны студентов и глубокое презрение к вам со стороны коллектива».

Мои коллеги визжали от восторга, перечитывая фрагменты письма вслух. Все наделись, что теперь маразма будет поменьше. А я думал о другом. А почему это письмо анонимно? Почему автор, по всему видно, опытный и уважаемый учитель, не хочет или боится выступить открыто?

Этот вопрос я задал одному из своих коллег. Он белый американец, лет пятидесяти, одинокий, очень порядочный и набожный. Еще он попросту, как они говорят, хороший парень. Я спросил: "Джон, объясни мне, почему все молчат, глядя на этот театр абсурда? Почему все боятся открыто сказать директору, что он не прав?" "А ты сам почему молчишь?" — ответил он вопросом на вопрос. "Я молчу только из-за своего визового статуса иностранца, — продолжил я. — Если меня вдруг уволят, то я теряю все — через десять дней меня просто вышлют из страны. Да к тому же я здесь все равно не свой, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят". "Ты знаешь, Айрат, — ответил он мне, — я понимаю, что в этом случае ты теряешь гораздо больше, чем любой из нас. Но я тоже не хочу терять свою работу, свою зарплату, свою страховку и прочее".