Классная дама (СИ)

Я чуть было не сказала — в дортуар, но вовремя опомнилась. В дортуарах находиться в это время нельзя, и я это уже просто знала. Спасибо, козочка, и за это тоже. Что бы я делала без тебя?

Мы заняли пустой класс, побросав там верхнюю одежду, я обратила внимание, что Алмазова осталась сначала одна, и лишь потом Трубецкая демонстративно, так, чтобы все видели, поднялась со своего места и пересела. Я рассказывала про вулканы, про извержения, про литосферные плиты, и не то чтобы я знала про это много — так, чуть школы, чуть фильмов-катастроф, но малышки слушали меня, затаив дыхание. Сама я себя не слышала — в голове крутились некая Розен, которая так удачно предсказала смерть Калининой, и симптомы, предшествовавшие этой смерти. Какой яд мог дать такой эффект? В этом мире — какой угодно, и не мне разбираться с этим, а Ветлицкому. 

Кому, тысяча чертей мне в глотку, понадобилась смерть Калининой? Да всем, исключить можно разве что совсем малышек. Прислуга, учителя, классные дамы, даже воспитанницы старше пятнадцати лет… Воспитанницы. Аскольд, тысяча чертей ему тоже куда-нибудь. Аскольд, через которого можно купить что захочешь, а свалят все опять же на классных дам. Мне задали совсем другую задачу — искать заговорщиков, а я вцепилась в смерть Калининой, не имея ни малейшего доказательства связи заговора и ее гибели.

Я проходила по рядам, заглядывая в застывшие от восторга лица. Девочки боялись пропустить хоть слово, а я боялась их разочаровать.

Потом я опустила взгляд на нарукавнички Алмазовой и отметила, что она опять испачкала форму. Да гори огнем эта замороченная эстетика совершенства, это дети! Они и должны быть как поросята!

И лишь потом подумала — где. Где она могла замараться так, будто копалась в земле? Что за дьявольщина?

Глава четырнадцатая

— Срамница! Бесстыдница!

Я оказалась права неоднократно. Первое: «Сладострастная поэма» действительно всего лишь безвредный сборник скабрезных стишков, и его отобрали у старшеклассниц. Второе: прививать девочкам образ мышления двадцать первого века — мартышкин труд, даже с малого возраста. Слишком много у них дурных примеров. Особенно если учесть, что у самих задир рыльце в том же пушку, они просто не пойманы.

Перевозникова стояла у окна и словно не слышала подначек одноклассниц, а увидев меня, покраснела и отвернулась. На лице у нее был серьезный синяк. Я закусила губу: вот кто уверен, что книжку уволокла я. Но потом я триста раз могла пристроить эту «Поэму» на подоконник, как и сказала. Пусть Окольная роет землю.

Почему Алмазова испачкана в земле?

Мне она не ответила, только пожала плечами. Есть, конечно, люди, неряшливые всегда, в какие бренды их ни одень, и не всегда они вышли из трущоб, есть и потомственные богачи неловкие и неопрятные. Но эта загадка все равно зудела навязчиво, как комар. 

Мои девочки отправились на урок арифметики, и сухонький, профессорского вида старичок мне понравился, да и малышки не выглядели удрученными, так что я решила — могу заняться делами. Отправить письма, дописать свои заметки и вечером сходить к черепахе. Главное, что я ей скажу: тепло и еда. Или пусть сама ест то, что приказала давать пансионеркам. Смешно, кто же меня послушает… даже если стукнуть кулаком по столу. Смешно, но надо попробовать.

Фамилия Калининой заставила меня сбавить темп и пройти мимо старшеклассниц помедленнее. Это был клуб обожания — около десяти девушек окружили высокую блондинку, и я напрасно надеялась проскочить незамеченной. Все эти девушки помнили Софью Сенцову, и как иначе, среди всех, кого я успела увидеть, в академии ей не было равных по красоте.

— Мадемуазель, здравствуйте! Здравствуйте, мадемуазель! — защебетали они, и я совсем остановилась, с вежливой улыбкой кивнув. — Как мы рады вас видеть, мадемуазель!

Розен смотрела на меня волком. Ах да, парфетка и всеобщая любимица, сейчас ты на глазах теряешь позиции, но меня это беспокоит меньше всего. Впрочем…

— Здравствуйте, Розен, — я специально выделила ее одну и лишь потом поздоровалась с остальными. Подмывало задать вопрос о Калининой, но это сильно бы подняло авторитет Розен и подпортило положение мне. Сомневаться я могла в чем угодно, кроме государя-императора и догматов церкви, а прилюдно польстить умению Розен предсказывать было равносильно намерению вылететь отсюда, похоже, опять в каземат. Подобное преступление уже не прощают.

Мне казалось, Розен хочет мне что-то сказать, но нечто ее останавливает. Или некто в количестве десяти человек. Девушки ждали учительницу музыки, она запаздывала, класс был закрыт, чтобы пансионерки не тиранили инструменты. Розен еще раз улыбнулась, я кивнула и пошла дальше, гадая, о чем же она промолчала. Неужели можно допустить мысль, что…

— Не глупи, — оборвала меня Софья сердито. — Мужчины не рожают детей, женщины не способны к магии. Это просто, почему ты не можешь понять?

Да, козочка, звучит очень логично, но тебе придется посражаться со мной. Понимаешь… магия для меня еще более незнакомое нечто, чем академия и керосиновые лампы. Прости.