Я толкнула дверь, и она легко открылась. Такая же лестница, ведущая вниз, такие же светящиеся полоски, но ступени покрыты мягким красным ковром — я сделала шаг, и он запружинил под ногами.
— Нас не поймают?
— Поймают тебя, — мстительно хмыкнула Софья, — но ты умная и что-нибудь непременно придумаешь. Не бойся, это просто коридор, по которому спускается в храм императорская семья.
— А ширинка?
— Иди вперед.
Ничего необычного. Софья рассказала, что в этот коридор заходить воспрещается, но воспитанницы все равно заглядывают из любопытства — одного раза всем хватает, а отец Павел если и видит, то беззлобно журит и может наложить покаяние, но почти никогда так не делает. Он считает, что нельзя наказывать людей за то, что они приходят в храм, даже если это противоречит правилам академии, и это одна из причин, почему его не любят ни классные дамы, ни Мориц.
— То есть Алмазовой главное — не попасться на глаза кому-то из классных дам и учителей?
— И одноклассниц, — кивнула Софья. — Бахтиярова всегда бегала в храм, а я ее прикрывала. Один раз ее заметила Миловидова и наябедничала Гофман, и той пришлось усадить Бахтиярову на три дня за шитье, а я насыпала Миловидовой соль в постель.
— А ты змея, — ухмыльнулась я, — но мне нравится.
Софья умела постоять и за себя, и за других. Но к выпуску академия ее доломала, это жуткие жернова, технология отработана. И Гофман не стоила таких восторгов… возможно, не стоила для меня, Софья сравнивала ее с другими классными дамами — и справедливо, что Гофман намного лучше, хотя бы со слов.
Я остановилась на площадке, где в стене были выбиты несколько квадратов один в другом, и в самом маленьком — изящный голубой изразец.
— Вот она, — скучающим голосом объявила Софья, — ширинка. Нет, я не знаю, почему она так называется. Но это она.
— Красиво, — согласилась я, всматриваясь в узор. Что тут должно быть? Или кто? Нам кто-то назначил встречу? Шаги я услышу и всегда успею удрать. Но если кто-то умудрится подкрасться незаметно, что тогда? — А это что? Так и было?
Прямо под квадратами, затертый, но свежий — я провела пальцем, и на нем остался след — был отчетливо виден знак. Не то крест, не то какая-то руна.
Глава восемнадцатая
— Нет. Здесь никогда не было никаких знаков.
Софья была растеряна, и я тоже. Я кивнула, стерла с пальца золу… или что это? Нет, погодите, и я, презрев негодующий вопль Софьи, мазнула все еще грязным пальцем по манжете. Такой же след остался на одежде Алмазовой — след от золы, не от земли.
Это она нарисовала, но, черт, зачем? Баловалась? В храме? Дочь архиепископа? Почти невозможно, но все же — почти.
Здесь ничего не должно быть, и я это прекрасно знала. Память начинала работать — пока избирательно, мне все еще требовался некий «допуск» в прошлое Софьи, и давала мне его она или я сама получала нужное, неизвестно, но я помнила этот коридор таким, каким увидела его в первый раз четырнадцатилетним подростком, помнила, как спускалась сюда с подругой — Бахтияровой, как она рассказывала обо всем, что мы видели — и про ширинки, и еще про какие-то архитектурные детали. Я вспомнила, что чуть ниже мы обе едва не упали, когда я запнулась о подол, как мы попались отцу Павлу, и он не ругал нас, не отвел к Гофман, а напоил вкусным травяным чаем и поведал что-то об истории появления этого отдельного хода… Что? Касалось это академии или вообще всех храмов?.. Я закрыла глаза. Я же знаю!
Ход для монарших особ появился очень давно и в другой стране, и повелел его сделать король, у которого были все основания опасаться народного гнева. После ход стал традицией. На уроках Слова Владычьего про подобные мирские страсти не упоминали.
— Что это может быть? — я, не касаясь знака, повторила пальцем его очертания. — Тебе о чем-то говорит?
Софья молчала. Лестница была шире и выше, чем та, общая, и сам проход светлее, но мне отчего-то сделалось невыносимо жутко. Я ждала чего-то страшного, неизбежного, дергалась, оглядываясь по сторонам, но никто не шел и даже движения воздуха не было.
Идти теперь вниз или вверх? Где меня ждут? Или так — где поджидают? Я стояла ровно на середине спуска, и кто бы ни собирался заманить меня в западню, если он пойдет снизу, из храма, у меня будет шанс: пока он доберется до меня, уже устанет подниматься, а я еще буду полна сил, чтобы взбежать наверх. Если, наоборот, кто-то сейчас начнет спускаться, то ему будет достаточно нагнать меня и столкнуть, и жандармерия не отыщет доказательств — свалилась неуклюжая классная дама, еще и зашла в запретное место. И тело мое исчезнет через сколько там часов после смерти, и концов уже никто никогда не найдет.
А Калинина и Миловидова? Если все же между смертью одной и падением другой есть связь?
Мне стало душно, хотелось выбраться хотя бы в прохладу академии, чтобы было легче дышать. Я приподняла юбку, сделала несколько шагов вверх и услышала, как где-то открылась дверь.