Классная для мачо

Наши игры зашли слишком далеко. Мне не хотелось отпускать Машу. Не желал расставаться с ней хоть на миг не объяснившись. Моё прости-я-вёл-себя-как-мудак прозвучало невнятно и неубедительно. Судя по вытянутому от удивления лицу, Мария Александровна не ожидала от меня такого хода. Ушла в спешке, сбежала, одним словом. Да я и сам не ожидал, думал: сгребу в объятия и поцелую без позволения, как тогда… Возможно, я упустил ее именно в тот момент, когда мог привлечь силой. Но не стал. Она должна сама определиться: продолжать свое существование в моей жизни, которое началось с пари, с замечательного пари, о котором я не жалею, или же… Прервать отношения, искусно расставив рамки дозволенного.

Я хотел ее, всю, полностью и без остатка.

Жаждал остановить, не дать уйти, сделать хоть что-нибудь, лишь бы Маша осталась ненадолго со мной.

Нельзя. Нельзя было находиться ближе к ней, нельзя было думать о ней, касаться её — учительницы моего сына, и одновременно девушки, запавшей мне в душу.

В какое же сентиментальное дерьмо я превратился за короткое время, сам не мог понять. Противился настоящему чувству, отрицал ощущение необходимости в ней каждый миг и каждый час. Чертов лицей, гребаный поход все только ухудшили. Жил бы, как прежде, не думая ни о ком, и даже не догадывался бы, кто такая Брагина Мария Александровна. Мне нужно было срочно выбросить ее образ из головы, где так плотно и уверенно засела девушка. Поначалу мной было решено отправиться в кабак и принять рюмку «успокоительного», чтобы хоть как-то развеять мысли о сногсшибательной брюнетке. Необходимо было забыться, проветрить мозги. Но, поступая таким образом, я лишь обманывал себя.

И в мгновение, когда позвонила ненормальная Кошкина с диким ором вернуть Брагину назад, иначе та ее уволит, а следом — звонок подруги Маши об оставленном в палатке ключе от двери квартиры, не раздумывая, сел за руль. Гнал за ней, словно обезумевший наркоман за новой дозой.

Когда я прибыл к дому, в котором Маша жила, дождь молотил каплями по улице нещадно, ветер выл унылой прохладой. Хорошо, что сейчас я не был в лесу, не завидовал оставшимся на ночлег. Решил, что Мария Александровна туда тоже не вернется, как бы жалобно не мяукала Кошкина. В жутком и холодном подъезде я застал спящую в сидячем положении Брагину. Знай я раньше о ситуации, забрал бы ее к себе.

— Маша, ты замерзла, — проговорил, поднимая с колен и беря на руки девушку.

Она что-то пролепетала, не разлепила веки, только обняла в ответ, кладя голову на плечо. Вот и отлично. Меньше сопротивлений, больше дела.

— Куда ты меня везешь?

Классная Егора пришла в чувства, после того как посадил ее в машину, не забыв пристегнуть и укрыть курткой.

— К себе, — ответил уверенно без лишних обсуждений.

— А где Егор?

— У матери, — также коротко и ясно.

Кажется, Маша поняла, что для возражений не было места и времени.

Я глянул в зеркало заднего вида, и уголки рта приподнялись от увиденного. Классная, прикрыв глаза, не стала сопротивляться словесно моему решению и дальше провалилась в сон. От этого стало на душе легко, захотелось подпевать лирическому треку, что тихонько доносился из магнитолы. Пусть бы она еще поспала. Передумал демонстрировать свои вокальные способности.

Брагина Мария Александровна Егору нравилась, это было очевидно. Пока мы сидели в коридоре, ожидая приема врача, пацан не отходил от нее ни на шаг, и она была увлечена с ним какой-то игрой на пальцах. Ерундовая развлекаловка способна была поднять малышу настроение, отвлечь от недомогания и заодно умерить мою нервозность, хоть Маша ничего не сделала для этого. Просто сидела рядом с ним, обнимая его одной рукой. Вела себя по-настоящему. На мгновение я представил ее в роли матери и немного загрустил. Егору явно не хватала материнского тепла. Бабушки не в счет. Я — тем более. А вот такая, как она…

— Ты согрелась? — спросил я, подъезжая к дому, где у меня имелась квартира для холостяка. Здесь она уже бывала.

Маша ничего не ответила, лишь поежилась, не желая открывать глаза.

— Значит, придется согревать, — сделал вывод достаточно громко, чтобы девушка услышала и дала какой-нибудь вразумительный, пусть не ответ, но сигнал.

Ничего этого не последовало, а значит, молчание — знак согласия.

Я не помнил, как вытаскивал из машины спящую на руках Марию, как открывал входную дверь, продолжая держать её. И нет, отпускать обмякшее тело не собирался. Она была моей, разве я мог упустить такую ценность? Решено. Ни сейчас, ни когда-либо.

В моей огромной комнате было темно, воздух сгустился, отчего тяжело было дышать, осознавая, что я находился наедине с Машей, и не где-нибудь, а у себя дома, где никто не побеспокоит.

Ноги понесли меня по комнате дальше, и я практически споткнулся у кровати, падая с ней на мягкий матрас.

Открыв глаза, Маша поерзала и мягко потянулась подо мной. В ее взгляде не было намека на испуг, и это расслабило меня, подсказывало, что решение привезти сюда девушку, оказалось не таким уж плохим.