В зеленых глазах мужчины плещется беспокойство. Я вспоминаю Мишу в последние дни и понимаю, что Иосиф Давидович прав. Миша выглядел тише чем обычно, гораздо задумчивей. Он так ни с кем не подружился, и если кто и оказывается рядом с ним, так это Оля Савченко, которую парень чуть ли не охраняет от компании Лебедева. Я допиваю уже остывший кофе и понимаю, что просто обязана помочь этому ребенку. Если Миша не нужен своей матери, должно быть это сильно его ранило. Хорошо хоть отец пытается что-то изменить.
— Хорошо, Иосиф Давидович, — на секунду зажмурившись, произношу я. — Я попробую. Не уверена, что у меня получится. Все-таки Миша едва меня знает, но хотя бы попытаюсь.
— Спасибо, — кивает мужчина.
Больше ничего не произнося, он допивает кофе, но не торопится вставать.
— Еще кофе? — улыбаюсь я.
Иосиф Давидович поднимает на меня задумчивый взгляд и недолго разглядывает. Под его пристальным взглядом я тушуюсь и опускаю глаза на пустую кружку. На ее дне чернеет кофейный осадок, и я пытаюсь сделать невозможное. Разглядеть там ответ. Я поднимаю глаза на Иосифа Давидовича и вижу как он улыбается.
— Не откажусь, — наклоняет он голову набок.
Миша сидит на стуле прямо напротив меня. На его лице застыло упрямое выражение, а руки скрещены на груди. Он периодически бросает многозначительный взгляд на часы, но я изо всех сил игнорирую его недовольство.
— Миша, что ты хотел сказать в своем сочинении? — спрашиваю я подростка, поднимая его тетрадь.
— Я это в нем уже и сказал, — пожимает он плечами. — Но если вы не поняли, то, так и быть, повторю — проституция главный бич общества.
Я игнорирую его попытку нахамить мне и продолжаю.
— Почему в своем сочинение в проституции ты обвиняешь мужчин?
— Ангелина Андреевна, — произносит он усталым голосом, и я в очередной раз замечаю какое же сильное сходство между парнем и его отцом. — Что вы от меня хотите услышать? Надо было как-то иначе описать произведение? Я понял «Яму» вот так. О чем и написал в сочинении, — кивает он на тетрадь. — Можно я пойду, а то у меня треня скоро.
— У тебя тренировка в семь вечера, — произношу я, не подумав.
Миша поднимает одну бровь и вопросительно смотрит на меня.
— Так это вас отец подослал, да? Чтобы вы мне мозги промыли?
— О чем ты? — как можно спокойнее спрашиваю я.
— Ой да бросьте. Думаете я тупой и ни черта не понимаю? Не надо меня лечить, Ангелина Андреевна.
Миша резко встает со стула и тот со скрипом проезжает по полу. А затем парень наклоняется за своим черным рюкзаком.
— Миша, я тебя не отпускала, — строго произношу.
— Вы мне за сочинение два влепите? — внезапно спрашивает подросток, выпрямляясь.
— Нет, почему же? Сочинение отличное, в нем видны твои мысли и рассуждения. Литература такой предмет, где сложно оценивать «правильность» анализа. Ты поняла произведение по своему, но тем лучше. Ты думал, ты анализировал и написал хорошее глубокое сочинение. Мне просто хотелось с тобой его обсудить.
— Вот и хорошо, — он хватает рюкзак и делает шаг в сторону, а затем замирает. — Если оно хорошее, тогда зачем вы меня оставили после уроков?
— Если честно, помимо сочинения, я хотела поговорить. Мне кажется с тобой что-то происходит, — решаюсь все-таки на этот разговор.
— Отец послал, — словно самому себе кивает парень.
— Да при чем тут Иосиф Давидович? — встаю я со стула. — По-твоему я не вижу? Ты притихший, ни с кем кроме Оли не общаешься, на уроках не отвечаешь.
— А с кем мне надо общаться? — ощетинивается парень. — С Лебедевым или Мартыновым? А может с Красновым подружиться?
— Вот с Вовой тебе стоило бы поговорить.
— О чем? Как им лучше Олю уложить?
— Миша!
— Что, Миша? Да что вы все ко мне прицепились? Отец дома мозг выносит, вы еще начали. Просто оставьте меня все покое. И все!
С этими словами подросток вылетает за дверь и громко хлопает ей об косяк. Психолог из меня не получился. И кажется, я все только испортила. Я рассеянно озираюсь по столам, словно в попытке найти ответ на вопрос: как мне все исправить.
На столе вибрирует телефон, и я со стоном смотрю на имя звонящего.
— Да, Иосиф Давидович, — отвечаю и сажусь обратно на стул.
— Вы в школе?
— Да, но…
— Можете спуститься?
— Иосиф Давидович, мне надо проверить сочинения.
— Это не займет много времени, — настаивает он. — А потом я отвезу вас домой, вместе со всеми сочинениями.
— Я не пойму, что за срочность?
— Это касается вашего Осокина.
— Он не мой, — автоматически поправляю я мужчину. — Хорошо, сейчас спущусь, только тетради соберу.
— Я жду вас там, где машина стояла в прошлый раз.
— Хорошо.
Иосиф Давидович отключается, а я собираю тетради, запираю кабинет и выхожу из класса. На улице уже ощущается наступление осени. Холодный ветер продувает и срывает желтые листья с деревьев. Серые, тяжелые тучи низко нависают над городом. Я поеживаюсь под порывами ветра и почти бегом преодолеваю школьный двор.
Машина Иосифа Давидовича стоит за забором, сам мужчина облокотился на нее и курит. Завидев меня, он делает еще затяжку и щелчком выбрасывает бычок в сторону дороги.
— Зачем же на дорогу, урна справа от вас, — не удерживаюсь я от замечания.