Как вечный образ Дон Кихот скоро сравнялся со своим современником Гамлетом. На их сопоставлении и противопоставлении построено множество работ, произведений и размышлений. Появились особые понятия
Одним из самых значительных опытов сравнительной характеристики стали речь и написанная по ее мотивам статья И. С. Тургенева. В ней русский писатель понял созданного англичанином датского принца и испанского рыцаря предельно широко, как две вечные и неотделимые друг от друга противоположности человеческой природы: бесстрашную скептическую
“И вот, с одной стороны стоят Гамлеты, мыслящие, сознательные, часто всеобъемлющие, но также часто бесполезные и осужденные на неподвижность; а с другой — полубезумные Дон-Кихоты, которые потому только и приносят пользу и подвигают людей, что видят и знают одну лишь точку, часто даже не существующую в том образе, какою они ее видят. Невольно рождаются вопросы: неужели же надо быть сумасшедшим, чтобы верить в истину? и неужели же ум, овладевший собою, по тому самому лишается всей своей силы?
Далеко бы повело нас даже поверхностное обсуждение этих вопросов.
Ограничимся замечанием, что в этом разъединении, в этом дуализме, о котором мы упомянули, мы должны признать коренной закон всей человеческой жизни; вся эта жизнь есть не что иное, как вечное примирение и вечная борьба двух непрестанно разъединенных и непрестанно сливающихся начал…” (“Гамлет и Дон-Кихот”, 1860).
В литературе ХIХ века Гамлет и Дон Кихот стали и русским типами. О них не раз приходится вспоминать, читая Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Чехова.
Многоликий Дон Жуан: парадоксы любви
Дон Жуан (Хуан, Джованни) — это можно понять уже из его титула, — как и Дон Кихот, родился в Испании и оказался почти ровесником Рыцаря Печального Образа. (Приставка
Впервые он появился в драме испанского драматурга Тирсо де Молины (1571–1648) “Севильский озорник, или Каменный гость” (1630), опиравшегося, однако, на большой фольклорный материал: легенды об оживших статуях, повесах-рыцарях и божье каре за богохульство. В других переводах основное свойство этого Дона выявлено более четко: распутник, обольститель.
Герой комедии соблазняет несколько женщин, обещает одной из них, что при отказе на ней жениться Бог покарает его рукой мертвеца, но нарушает слово. Потом, оказавшись на кладбище, он приглашает на ужин статую, стоящую на могиле когда-то убитого им старика Командора, отца еще одной обманутой женщины. Командор принимает приглашение и в свою очередь зовет Дон Жуана к себе. И здесь страшное предсказание сбывается. В кладбищенской часовне одетые в черное слуги-призраки угощают Дон Жуана скорпионами и змеями, поят уксусом и желчью, а затем командор просит подать ему руку. Дон Жуан бесстрашно протягивает ее, чувствует чудовищное жжение, просит каменную статую об исповеди и отпущении грехов. Но - поздно. “Вышний приговор гласит ““По поступкам и возмездье!”” — произносит командор (перевод Ю. Корнеева). Сразу после этой реплики-приговора гробница вместе с двумя донами, Дон Гонсало и Дон Жуаном, под удары грома проваливается в преисподнюю.
Уже в этой пьесе возник странный любовный треугольник: Дон Жуан — женщина-вдова — ожившая статуя). Образ Дон Жуана оказался неоднозначным: он предстал и смельчаком, и остроумцем, и циником, и богохульником. Но эти черты подчинялись главной: в пьесе был создан образ
Естественно, такой герой увлек многих. Уже в ХVII веке Дон Жуан начинает странствия по разным странам и даже видам искусства, превратившись в вечный образ. Свою версию сюжета предлагает французский комедиограф Ж.-Б. Мольер (1665). Он привлекает австрийского композитора В.-А. Моцарта, создавшего одну из самых популярных опер “Наказанный распутник, или Дон Джованни” (1787).
Рассказ (скорее, даже очерк) немецкого романтика Э.-Т.-А. Гофмана “Дон Жуан” (1813) опирается на впечатление от музыки Моцарта. Близкий автору личный повествователь присутствует на представлении оперы Моцарта, потом участвует в ее обсуждении, а ночью приходит в пустой театр, чтобы еще раз насладиться впечатлением от звучавшей здесь музыки.