Классы наций

Эта логика находится в русле либеральной аргументации, и одна участница обсуждения указала на равное значение обоих родителей для благосостояния ребенка, а другие настаивали на необходимости освобождения отцов наравне с матерями: «И еще: мы тут все за равноправие мужчин и женщин, ага? Тогда надо бороться и за права сидящих отцов. Давайте мужчин тоже выпустим»[195]. Считая материнство не биологическим состоянием или «особой связью», а социальной деятельностью, работой по уходу и воспитанию (потому в одном комментарии Бахмина была названа «безответственной»), участницы настаивали на важности обоих родителей:

«Я за то, чтобы эти нормы применялись одинаково к обоим полам. С какой стати не отпустить на свободу мужчину, у которого дома беременная жена? Или новорожденный ребенок? Этому ребенку очень помогло бы присутствие отца».

Отстаивая равную ответственность отца и матери за благополучие ребенка («в некоторых семьях отец важнее»), феминистки преследовали цель включить мужчин в процесс воспроизводства, а также выступали против того, чтобы беременность рассматривалась как причина для смягчения наказания или досрочного освобождения:

«Если что, я все-таки за поблажки для матерей, типа лучших условий, большего количества и более длительных свиданий с родственниками. Но никак не освобождения, иначе все идеи равноправия летят к чертям. Пускай будет УДО для молодых родителей, но тогда и для отцов тоже. Все семьи разные: возможно, в какой-то семье ребенок может больше получить от папы».

Большинство участниц обсуждения выступали за «равенство» («Я за закон, который включал бы всех») и отвергали особое обращение как «привилегию». Возникает вопрос: почему то, что являлось гарантией гендерного равенства при социализме, рассматривается многими постсоветскими феминистками как угроза ему? Иными словами, почему смысл «социальной защиты» изменяется при переходе от социализма к капитализму? И как различие позиций в деле С. Бахминой может быть связано с «классовой позицией» его носителей и их отношением к «капитализму» и «социализму»?

Между безразличным рынком и «добрым» правительством

Как указывали исследовательницы постсоциализма С. Гал и Г. Клигман, проблемы воспроизводства, аборта и нормативной сексуальности оказались среди тех, которыми новые демократические правительства региона занялись в первую очередь после прихода к власти[196]. Очевидно, это произошло потому, что общественное внимание было уже привлечено к гендерной теме: например, перечисляя в период перестройки стоящие перед страной задачи, М. Горбачев отметил, что советские работающие матери несут двойную нагрузку. Это, полагал он и многие другие, имеет негативные последствия для семьи и общества, а потому женщин необходимо «освободить», чтобы они могли больше времени уделять семье[197]. Одна из попыток воплотить эти идеи в жизнь была осуществлена в сентябре 1991 года во время проходившего в Москве V и, как оказалось, последнего съезда народных депутатов СССР, в повестке дня которого было принятие Декларации прав и свобод человека. Этот документ, который должен был установить принципы демократического общежития, содержал, среди прочих, статью 20, гласившую: «Семья, материнство и детство охраняются государством»[198]. Скорее всего, эта статья перекочевала в Декларацию из какого-то советского документа, однако депутаты подошли к заявлению серьезно и сосредоточились на длительности оплачиваемого отпуска по беременности и уходу за ребенком. Такой отпуск является формой «освобождения» женщин для выполнения работы по воспроизводству, и начиная с 1950-х годов его длительность росла по мере того, как к полностью оплачиваемым четырем месяцам в 1970-х был добавлен год частично оплачиваемого отпуска, а впоследствии три частично оплачиваемых года и три неоплачиваемых, которые учитывались как рабочий стаж[199]. Во время обсуждения статьи 20 кто-то из депутатов съезда предложил продлить оплачиваемый отпуск для женщин до 5 лет, затем до 10, а затем до 21 года. Инициатива была одобрена, однако впоследствии отменена президентом Б. Ельциным ввиду недостатка средств.