Читаем Классы наций полностью

Дом, созданный в соответствии с представлениями определенной культуры, предполагает приготовление выраженно национальной еды (а не просто привычной), более всего являющейся метафорой родной культуры, покупку «наших» книг и кинофильмов, посещение «русской церкви» (большинство программистов дома в нее не ходили и вообще на эту тему не размышляли), соблюдение традиционных праздников, т. е. того, что является демонстрацией принадлежности к некоторому «воображенному сообществу», способом социальной идентификации и позиционирования. Национальная культура – это в определенном смысле фикция (или фантазия), и частью процесса ее конструирования является, пользуясь терминологией Эрика Хобсбаума, «изобретение традиции». Как указывает Хачиг Тололян, жители диаспоры в своем стремлении сохранить связь с некоторой первоначальной традицией «производят новые коллективные идентичности и подавляют старые даже тогда, когда более всего стремятся сохранить именно память и корни»[251]. В знакомой бывшей минской семье во время жизни в Америке регулярно начали подавать блины с икрой или с семгой – сочетание, которое в Белоруссии «не существовало», так как традиция такого блюда отсутствует. Икру едят горожане в ресторане на бутербродах, а блины – дома утром в воскресенье. Блины с икрой, о которых известно из классической литературы, блюдо из разряда «рябчиков» или ныне экзотических вальдшнепов из тургеневских «Записок охотника», сочетают в себе две вещи. Во-первых, это блюдо исключительно «национально» благодаря связи икры с русскостью в популярном международном воображении: икра стоит в одном ряду с матрешкой, балалайкой и водкой. Во-вторых, посредством икры как «элитарной» (дорогой) еды собственная национальная принадлежность артикулируется через апелляцию к дворянству или образованному купечеству, т. е. некоему высокому классу как носителю воображенной русской традиции. В первый раз блины с икрой в той семье приготовили тогда, когда хотели произвести впечатление на приглашенных в гости американских соседей.

Если икру нельзя просто намазать на «интернациональный» бутеброд, а требуется потреблять на блинах, то пекущая их женщина «заведует» ритуалом, владеет сакральным знанием и занимает позицию жреца. Ритуалы, т. е. обладающие особой значимостью повторяющиеся практики, являются одними из самых важных цементирующих семью веществ; некоторые из них (свадьбы, похороны) одновременно с этим предполагают взаимодействие с внешним сообществом и сознательные усилия, направленные на включение семьи в более широкую общность[252]. Таким образом женщина получает еще один ресурс в переговорах о власти: неся ответственность за организацию не только жизни в доме, но и, в значительной степени, повседневного статусного взаимодействия с другими, она получает власть в пределах этих сфер. Пример с блинами дает также представление о том, как выходцы из бывшего СССР, попадая в общую категорию «русские», начинают, в соответствии с ожиданиями окружающих, воспроизводить некую «обобщенную» русскую культуру, к которой они дома не считали себя принадлежащими (и подавать не белорусские драники, а икру), или, скорее, культуру советскую. Обучая детей грамоте на родном языке, что делается во всех известных мне образованных семьях, матери читают им не только про Ваньку Жукова и русалку на ветвях, но также и про 9 Мая и 8 Марта. Именно матери чувствуют себя ответственными за включение детей в пространство воображенной национальной культуры:

«Ну еще я лично занималась с ними русским языком. Я просто занималась как в школе, ежедневно. Мы проходили по учебникам русским. С Витей в основном проходили русский язык. Даша еще маленькая была, с ней буквы только. Ну книги читали русские…» (Наташа).

Отец семейства подтверждает результативность усилий жены: «Наши дети знают, что они русские» (Виталий). Внутри сформированных женщинами дружеских сетей организовываются «русские» клубы для детей, изучается классическая литература, ставятся спектакли, разучиваются танцы; матросский танец советского октябрятского детства соседствует с «коробейниками», и ни один Новый год не обходится без ритуала «елочка, зажгись». Эта деятельность продолжается годами.

Стараясь передать детям свою культуру, родители одновременно озабочены и тем, чтобы успешно включить их в жизнь в другом обществе, где, возможно, стартовые условия для них менее благоприятны, обеспечить своими нынешними усилиями их будущий высокий статус, дать им хорошее образование. Представления о том, что именно родители должны детям дать и как это следует делать, формируются в сложном переплетении своего и чужого.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

СССР. Жизнь после смерти
СССР. Жизнь после смерти

Книга основана на материалах конференции «СССР: жизнь после смерти» и круглого стола «Второе крушение: от распада Советского Союза к кризису неолиберализма», состоявшихся в декабре 2011 г. и январе 2012 г. Дискуссия объединила экспертов и исследователей разных поколений: для одних «советское» является частью личного опыта, для других – историей. Насколько и в какой форме продолжается жизнь советских социально-культурных и бытовых практик в постсоветском, капиталистическом обществе? Является ли «советское наследие» препятствием для развития нового буржуазного общества в России или, наоборот, элементом, стабилизирующим новую систему? Оказывается ли «советское» фактором сопротивления или ресурсом адаптации к реальности неолиберального порядка? Ответы на эти вопросы, казавшиеся совершенно очевидными массовому сознанию начала 1990-х годов, явно должны быть найдены заново.

авторов Коллектив , Анна Ганжа , Гиляна Басангова , Евгений Александрович Добренко , Ирина Викторовна Глущенко

Культурология / История / Обществознание, социология / Политика / Образование и наука