Читаем Классы наций полностью

Расположенные между этими идеальными точками исследователи характеризуются различной степенью включенности в международный символический обмен и, соответственно, автономией и доступом к ресурсам. Значительная часть академического континуума принадлежит, по определению М. Соколова, к «бедной науке», для которой характерно «проектное мышление». При больших нагрузках, низких зарплатах, плохой языковой подготовке и без доступа к литературе[413] исследователи стремятся к выполнению разнообразных проектов, за которые можно получить «быстрое» вознаграждение, но не научное имя[414]. Многие выпускники престижных университетов предпочитают покинуть академию (или уехать за границу), но не работать там, где возможности профессиональной самореализации отсутствуют[415], а вознаграждение минимально. В наибольшей степени это справедливо для провинциальных городов, где успешные международные акторы могут отсутствовать и профессиональной референтной группы нет.

Различие между двумя сообществами может быть обозначено в терминах «классового» разделения. Знание становится капиталом, только если оно является «особым», не всем доступным, – что и является основой социального статуса интеллектуалов, которые заинтересованы «исключать» всех остальных из обладания таким знанием. Таким образом, «особое» знание становится источником «классового» неравенства в академии. В современной социальной теории под классом понимается широкий организующий концепт, с помощью которого теоретизируют социальную дифференциацию и исключение: понятие класса относится не к коллективам или группам, а к способам дифференциации и поддержания социальных границ и различий[416]. Однако границы не существуют в готовом виде, а создаются в процессе социальной структурации, которая может быть основана на любом различении: гендерном, пространственной отдаленности, социальной мобильности и т. д[417]., т. е. на любой форме капитала. Эпистемологический капитал также является ресурсом для обеспечения социальной мобильности и утверждения отличия, т. е. для конструирования «классовой» иерархии с доминированием и исключением, что и произошло при разделении на две академии. Вместе с тем знания самого по себе недостаточно для занятия его носителями престижной позиции в обществе. Так как оно является «подчиненной» формой капитала, его доминирование невозможно без опоры на реальную социальную силу, а меритократический идеал автономного эксперта в принципе возможен тогда, когда существует класс автономных («буржуазных») акторов. Для такого профессионала легитимирующей силой стал западный академический истеблишмент, а «реальной» социальной поддержкой – постсоветская (экономическая) либерализация. Для другой группы в роли легитиматора выступает государство (ВАК, «ваковские» журналы и т. д.), однако это означает подчиненное социальное положение знающей когорты. Историк Николай Копосов объясняет реванш носителей «традиционного» или даже «консервативного» знания в 2000-х годах постепенным укреплением госаппарата[418]. Успешность в этой группе связана не столько с признанием научным сообществом, сколько с бюрократической позицией и близостью к системе власти[419]. Так, социолог, полагающая, что статус производителей знания в России настолько низок, что «только дружба с политическим классом открывает для интеллектуала широкие возможности реального влияния»[420], становится инициатором женского движения «Отличницы», в планах которого – «вступление в Общероссийский народный фронт…».

Однако Россия – государство с претензиями на глобальную значимость, и статус российской науки – это и статус России, и ее способность принимать вызовы времени, для чего нужны интеллектуальные элиты международного класса. Оказалось, что российская наука «не услышана» в мире[421], и отсюда озабоченность отсутствием российских авторов в международных индексах цитирования. Поэтому правительство пытается поддерживать ограниченную группу международно «конвертируемых» ученых, финансируя, например, Российскую экономическую школу и некоторые другие университеты, где зарплаты преподавателей сравнимы с европейскими[422], разрабатывая собственные рейтинги, в которых российские университеты занимают первые места, а также выдвигая инициативы сотрудничества с соотечественниками, работающими за рубежом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

СССР. Жизнь после смерти
СССР. Жизнь после смерти

Книга основана на материалах конференции «СССР: жизнь после смерти» и круглого стола «Второе крушение: от распада Советского Союза к кризису неолиберализма», состоявшихся в декабре 2011 г. и январе 2012 г. Дискуссия объединила экспертов и исследователей разных поколений: для одних «советское» является частью личного опыта, для других – историей. Насколько и в какой форме продолжается жизнь советских социально-культурных и бытовых практик в постсоветском, капиталистическом обществе? Является ли «советское наследие» препятствием для развития нового буржуазного общества в России или, наоборот, элементом, стабилизирующим новую систему? Оказывается ли «советское» фактором сопротивления или ресурсом адаптации к реальности неолиберального порядка? Ответы на эти вопросы, казавшиеся совершенно очевидными массовому сознанию начала 1990-х годов, явно должны быть найдены заново.

авторов Коллектив , Анна Ганжа , Гиляна Басангова , Евгений Александрович Добренко , Ирина Викторовна Глущенко

Культурология / История / Обществознание, социология / Политика / Образование и наука