Клаудиа, или Дети Испании. Книга первая

– Твое благочестие похвально, дитя мое, – пропел низкий женский голос. – Встань.

И Клаудиа снова оказалась на скамье лицом к лицу с точной копией Челестино, но в женском облике и в одеянии королевской салески.[49]

– Я знаю о твоей печали, – продолжила монахиня, внимательно вглядываясь в заплаканное лицо. – Но Господь посылает нам испытания лишь для того, чтобы мы поднимались все выше и выше. Перед тобой открывается великий путь…

Опытным взглядом мать Памфила, настоятельница монастыря святого Франциска и родная сестра куре Челестино, уже увидела в чистом, строгом и одновременно страстном личике сидящей перед ней девочки то, о чем втайне мечтает каждая настоятельница – возможную святую. Святую для собственного монастыря. Святую, которая становится таковой без всяких усилий. Это обычно происходит легко и незаметно. В то время как другие идут к вершинам шаг за шагом, обрушивая камни и стирая в кровь ноги, таким вот крошкам бывает дано подняться одним лишь движением, дыханием, мыслью. И эта девочка из таких. Она с легкостью может стать святой, обрести настоящую благодать без самоистязаний и аскетизма. И настоятельница уже явственно видела в заплаканных невыспавшихся темных глазах девочки скрытый жар этой благодати. Как хорошо, что она не поленилась откликнуться на просьбу брата и приехала в такую даль, дабы на время забрать несчастного ребенка. Теперь она не отдаст девочку никому. Ведь святая, а на первых порах даже примерная послушница – это не только слава, это настоящая реклама монастыря, оправдание его существования. Как и все монастыри Испании, монастырь Святого Франциска знал и конкуренцию, и финансовые кризисы. Его богатые покровительницы, в число которых входила даже Франсиска де Салес, герцогиня де Уэскара[50], могли в любой момент отвернуться от него и начать отдавать свои пожертвования в другое место. А из этой малышки можно сделать многое… «Какая удача! – подумала она. – И отец неизвестно где… А старуха-дуэнья будет молчать». Вслух же аббатиса сказала уже более приземленным, чем раньше тоном:

– Сейчас тебе надо прийти в себя и молиться о матери, которая умерла, не раскаявшись и не приняв святого причастия. Я возьму тебя с собой, и ты сможешь выполнить свой долг сполна.

Из ризницы вышел падре Челестино с большой шалью в руках.

– Ну, вот, вы уже и познакомились. – Он заботливо укутал Клаудиу. – Небо да хранит тебя, моя девочка. В руках матери Памфилы ты будешь в безопасности. Карета уже готова.

Коаудиа в ужасе подняла на Челестино глаза.

– А Гедета? Мама? Я даже не успела с ними попрощаться!

– Не все в нашей власти, Клаудита, – вздохнул падре.

– А мои книги?!

– В монастыре достаточно книг.

– А кукла?! – потеря отцовского подарка, которым она так и не успела насладиться, отозвалась в душе девочки настоящей болью.

– Время кукол, к сожалению, закончилось, – отвернулся падре, и Клаудиа вдруг отчетливо поняла, что еще крепче сжавшая при этих словах ее ладошку рука матери-настоятельницы не оставляет ей никаких шансов.

– А что скажет отец, когда вернется?

– Я все объясню ему. Ну, ступайте. И да хранит вас Бог. – Челестино поднял руку в благословении, перекрестил их и стоял неподвижно до тех пор, пока две фигуры не скрылись за маслинами, где находилась потайная калитка.

* * *

Всю долгую дорогу до монастыря, стоявшего высоко в горах, откуда берет начало Арьеж, Клаудита запомнила только как душераздирающий скрип колес, которые нарочно не смазывали, чтобы их оглушительный визг оповещал всех о приближении кареты и заставлял расступаться более простые повозки. Иногда, чтобы размять ноги, они с настоятельницей выходили на дорогу и останавливались перед странными пирамидками из камней с крестами наверху или досками, с нарисованными на них картинами гибели тех, кто тут лежал. Клаудиа пристально вглядывалась в изображения понесших лошадей или разбойников, боясь обнаружить под одной из таких досок отца – и с облегчением вздыхала до следующей остановки. Она думала, что настоятельница будет заставлять ее беспрестанно молиться, но мать Памфила, наоборот, разговаривала с ней совершенно о простых вещах: цветах, животных, домашних заботах. На следующий день разговор зашел и о чтении.

– Так ты умеешь читать? – осторожно спросила аббатиса.

– Да, амма. На испанском и греческом.

Святая, говорящая на греческом! Несомненно, у малышки способности к языкам, и если обучить ее еще латыни и французскому, цена ее поднимется во много раз. Сама будучи женщиной образованной, Памфила прекрасно знала, какая редкость обнаружить в своей стране ребенка, тем более, девочку из небогатой семьи, знающую не то что грамоту, но даже мертвый язык. Испания была поголовно неграмотной. Даже многие придворные дамы не умели в те времена слагать буквы в слова…

Монастырь поразил Клаудилью своей прозрачной чистотой. Он стоял почти на краю высокой скалы, и снежные вершины струили на него свой тихий неземной свет. Бесшумные монахини, словно тени, сновали по его холодным переходам и кельям, и даже колокола звонили здесь тонко и печально. Это была обитель белизны.