Клава Назарова

Свет не горел: ещё третьего дня городская электростанция пострадала от бомбёжки. Клава зажгла старенькую семилинейную лампу и вспомнила, что она с утра ничего не ела. Решила сварить картошку. Едва разожгла примус и поставила на оранжевый венчик огня кастрюльку, как на лестнице послышались тяжёлые шаги.

«Выследили!» — мелькнуло в голове. Клава подбежала к двери, чтобы набросить крючок, — и не успела. Дверь распахнулась. На пороге стоял Дима Петровский, запылённый, грязный, в порыжевших башмаках, без фуражки.

— Откуда? Что с тобой? — вскрикнула Клава.

— Евдокию Фёдоровну привёл… — хрипло выговорил Дима. — Она там, внизу.

— Мама?! — Клава быстро сбежала на крыльцо.

На ступеньках, привалясь к перилам, сидела Евдокия Фёдоровна. Заметив дочь, она сделала попытку подняться, но только болезненно вскрикнула и вновь грузно осела на ступеньку.

— Отходилась, Клашенька… Ноги не держат. И как только меня Дима дотащил. — Она заплакала. — Ох, и насмотрелась я всякого! Лучше бы из города не уезжала…

Вместе с Димой Клава помогла матери подняться по лестнице в комнату и уложила её в постель.

Жадно напившись из ведра, Дима рассказал, что произошло за эти дни. Выйдя из-под миномётного обстрела, бойцы истребительного батальона получили приказ срочно оставить город. Они выбрались на Порховское шоссе. Но было уже поздно. К утру стали встречаться беженцы: немцы далеко впереди перерезали шоссе и возвращали всех беженцев обратно в Остров.

Командир батальона Важин отдал приказ закопать винтовки в лесу, а бойцам — теперь уже бывшим — смешаться с беженцами и действовать по своему усмотрению.

Дима всё же решил пробиваться на восток. Он свернул с шоссе на полевую дорогу и целый день шёл пешком, пока не добрался до переправы у реки. Здесь сгрудились сотни подвод и машин. К вечеру началась бомбёжка, и народ хлынул обратно: дорога на восток была отрезана. В суматохе Дима неожиданно встретил Клашину мать. Старуха еле брела и толком ничего не могла рассказать. Она помнила только, что недалеко от подводы, на которой ехала вместе с Иваном Сергеевичем Бондариным и его женой, разорвалась бомба. Взрывной волной Евдокию Фёдоровну отбросило в сторону и оглушило. Когда она пришла в себя, уже не было ни подводы, ни Ивана Сергеевича с женой.

— Что же с ними стало? — похолодев, спросила Клава.

— Неизвестно… — хмуро ответил Дима. — Евдокия Федоровна ничего не помнит. Она как маленькая стала… Сто шагов пройдёт и падает. И всё бормочет что-то. С тобой прощается, с Лёлей. Двое суток её тащил. А нас немец ещё из пулемётов поливал. — Он вновь припал к ведру с водой.

Клава с нежностью посмотрела на взлохмаченного, в побелевшей от соли рубахе Диму.

Кто бы мог подумать, что этот самовлюблённый, капризный, балованный родителями юноша, всегда чуть снисходительно относящийся к товарищам, способен не бросить в пути контуженую старуху.

— Спасибо, Дима!.. Ты… ты настоящий парень! — от души вырвалось у Клавы. — Наверное, есть хочешь?

— Не знаю. Запеклось всё внутри. Я лучше домой пойду. Как мать там?

Клава сказала, что Елена Александровна никуда не уехала и, несмотря ни на что, продолжает лечить раненых красноармейцев.

— А у вас дома Саша Бондарин лежит. Его осколком мины ранило.

— Сашка! Кооператор?

— Да, да. Только ты о родителях ему пока ни слова… Не волнуй его.

— Понимаю, — кивнул Дима, и глаза его вспыхнули. — А знаешь, Клаша, я такое за эти дни видел… Мне бы сейчас винтовку да гранату. Уж я бы… — Он поднялся и шагнул к двери. — Мать повидаю и уйду. Кровь с носу, а к своим проберусь. Обязательно буду в армии или в партизанском отряде.

— Уйду, проберусь… А надо ли это? — задержала его Клава. — А может, мы и здесь пригодимся?

— Это как — пригодимся?

— Другие-то ребята в город вернутся? Как ты думаешь?

— Возможно… А что?

— А ты помнишь, где вы винтовки закопали? — неожиданно спросила Клава.

— Ещё бы… На тридцать втором километре, в песчаной карьере. Я даже метку поставил. А зачем тебе?

— А ты подумай… — многозначительно сказала Клава. — И ещё, Дима, вот что. Держи со мной связь. А вернутся ребята, сообщи мне. Договорились? — Она проводила парня до улицы и наказала, чтобы он вёл себя осторожнее и не лез на глаза немцам.

Кивнув, Дима скрылся в темноте.

Клава вернулась в комнату и склонилась над матерью.

Евдокия Фёдоровна лежала в забытьи и невнятно что-то бормотала. Вот мать и опять с ней. Никуда уж теперь Клава не уйдёт из Острова. Да и надо ли уходить? Она ведь не одна здесь. Живёт Петька Свищёв с пионерами, задержалась в городе Варя, вернулся Дима, побродят по округе другие комсомольцы и тоже, наверное, вернутся в город. А ведь им нужен старший товарищ, советчик, вожак. Готова ли ты к этому, Клаша Назарова, хватит ли у тебя сил, уменья, выдержки?

Домой

В жаркий июльский полдень к платформе Псковского вокзала подошёл товаро-пассажирский поезд.

Из тамбура обшарпанной теплушки с рюкзаком за плечами, в помятом костюме выскочил Федя Сушков и оглянулся по сторонам. Все пути были забиты беженцами, всюду сновали военные, на платформы грузили пушки и ящики с боеприпасами.