Клавдий. Нежданный император

Клавдий, кстати, проводил гораздо меньше времени во главе армии, чем на форуме и в курии, поэтому отправимся с ним туда, чтобы составить себе полное представление о его правлении. Для начала посмотрим, как он справлялся со своими судебными обязанностями, о которых древние авторы говорят больше всего, — впрочем, зачастую чтобы его поддеть. Первое, что привлекает внимание, — его интерес к ремеслу судьи. Когда он правил суд, то заседал с утра до вечера, не отвлекаясь ни на что — ни на помолвку своей дочери Октавии, ни на народный праздник, ни даже на то обстоятельство, что это «заповедный» день, то есть работать вообще-то нельзя. Столь напряженная деятельность позволяет предположить, что императорское правосудие при Клавдии приобрело размах.

Чтобы лучше понять, о чем речь, нужно прежде всего отделить уголовные дела от гражданских. До сих пор императоры ограничивались надзором за судами по уголовным делам, то есть сенатом и постоянными следственными палатами (quaestiones perpetuae). Август и Тиберий редко судили уголовных преступников этим занимались палаты, с тем лишь уточнением, что в большинстве случаев судили рабов и плебеев, дела которых уже разбирались высшими магистратами, трибунами или городским префектом. А когда дело было политическим, принцепсы предоставляли заниматься им сенату, который умел вынести желаемый приговор. Это не мешало им при случае присутствовать при прениях и принимать в них участие, если дело крайней важности. Так, Тиберий категорически отказался судить Пизона, обвиненного в убийстве Германика, но присутствовал на судебном разбирательстве в сенате. В провинциях губернатор обладал всей полнотой юрисдикции, но римские граждане могли апеллировать к императору.

При Клавдии эволюция выразилась в непосредственном вмешательстве императора в политические дела — те, где речь шла об оскорблении величия. Вспомним, что Азиатика судили intra cubiculum, то есть в личных покоях императора. Мы видели, что Мессалину и ее любовника Силия казнили по решению Клавдия. Именно эти судилища вызывают больше всего критики со стороны древних авторов, поскольку обвиняемые не имели возможности защищаться. Например, Сенека в «Отыквлении божественного Клавдия» заставляет хор петь: «Оплачьте того, кому равного быть / На суде не могло / В разбирательстве дел: / Слушал сторону он / Всегда лишь одну, / А порой — ни одной»[72]. Действительно, если Азиатик хотя бы предстал перед императорским советом, в который входили два сенатора, с прочими разобрались еще быстрее. Напомним, что Аппия Силана официально казнили из-за сна Мессалины и Нарцисса, а по какой процедуре Клавдий решил судьбу Гнея Помпея и его родственников, по-настоящему неизвестно.

При этом какими бы шокирующими ни кажутся упомянутые случаи, надо признать, что обращение в сенат не изменило бы приговор: Азиатик, Силан, Мессалина, Силий были обречены на смерть еще до суда, каким бы ни был его состав. Сообщников Скрибониана судили в сенате под председательством консулов, как и обеих Юлий и Сенеку. И никто не уцелел, кроме Сенеки, которому Клавдий облегчил наказание, потому что тот играл не самую важную роль. На самом деле такие убийства по суду, как мы уже отмечали, — в самой природе принципата. Не важно, в каких стенах творится суд. Важнее подчеркнуть, что в вынесение решений сенаторами вмешивались императорские вольноотпущенники. Кстати, Нарцисс получил за это отповедь от одного из обвиняемых, тоже вольноотпущенника.

Однако при Клавдии количество таких процессов сильно сократилось. Это может показаться странным, но нужно рассматривать события в историческом контексте. Сначала вышел закон об оскорблении величия римского народа, разработанный в 104 году до н. э. народными трибунами, чтобы преодолеть сопротивление сената по поводу раздачи земель. Затем преступление, состоящее в оскорблении величия (crimen laesae maiestatis), получило новое определение от Суллы в 80 году до н. э. и теперь обозначало всякое покушение на действия правительства. Еще позже, в 12 году до н. э., Август пересмотрел это понятие в «Законе Юлия об оскорблении величия»: на сей раз преступлением считались мятеж, дезертирство, злоупотребление властью, препятствование магистратам в исполнении ими своих обязанностей и посягательство на их честь злонамеренными словами. Разумеется, вследствие монархической природы принципата величие римского народа очень скоро перешло на личность императора.