Клавдий. Нежданный император

Большинство желало найти преемника Калигуле. Объявилось несколько кандидатов, в том числе его зять Виниций и богач Валерий Азиатик. Ни тот ни другой не получили единодушного одобрения. Второй, галл по происхождению, вообще не имел шансов привлечь к себе коренную аристократию. Был еще Анний Винициан, который позже войдет в заговор против Клавдия. Он тоже не заручился согласием равных себе. Связались и с высокопоставленными лицами, находившимися в провинциях. Светоний упоминает о будущем императоре Гальбе, который командовал частью рейнских легионов, но наверняка авансы давались и другим военачальникам. Никто не сдвинулся с места. Во всяком случае, к тому времени, когда до них добрались гонцы, ставки уже были сделаны. К концу этого дня, 24 января, или утром 25-го преторианцы провозгласили Клавдия императором и поклялись ему в верности. Кстати, Калигула был провозглашен императором гвардией и Мизенским флотом еще до вмешательства сената. В очередной раз собранию оставалось только утвердить выбор армии.

Клавдий пообещал подарить каждому преторианцу по 15–20 тысяч сестерциев. Это в десять раз больше подарков его предшественника, но ничего нового он не изобрел. С тех пор как армия стала профессиональной во время гражданских войн конца республики, все военачальники расточали своим войскам «щедроты» для поддержания их пыла. В период принципата эти раздачи изменили свою природу, став наследством, завещанным солдатам покойным принцепсом; свою долю получал и римский плебс. В этом выражалась двойная основа режима: император получал власть от народа и армии и в ответ становился их благодетелем и защитником. Заложил эту традицию Август, завещав около 40 миллионов народу и около 50 — солдатам, исполнить же его волю должен был Тиберий. В свою очередь, Тиберий вписал в свое завещание примерно такие же суммы, а Калигула их раздал. Клавдий, облаченный в пурпур преторианцами, не был ничьим душеприказчиком, поскольку Калигулу убили, не дав ему времени составить завещание. Так что ему пришлось самому пообещать то, что не завещал его племянник. Вот так наследство предшественника превратилось в дар преемника по случаю восшествия на престол, в подарок, который стали называть donativum. Но какая разница. Обе системы имели ту же основу, ту же цель, тех же получателей и ту же кассу. Только даритель действовал в иной период времени — в начале своего правления, а не в конце. В этом плане упоминания в источниках лишь о сумме, выплаченной преторианцам, не должны вводить в заблуждение: Клавдий, разумеется, не забыл ни о римском плебсе, ни, что важнее, о легионах, которые ему этого бы не простили. Однако историки правы, делая акцент на подарках гвардии. В самом деле, она только что показала свой политический вес, присвоив себе право избирать императора. Начала она, как уже говорилось, с Калигулы, но тому хотя бы не пришлось сразу же платить за свое возвышение. Отныне преторианцы разделяли с сенатом право делать императоров, по меньшей мере в Риме, ибо близки те времена, когда легионы, рассеянные по границам, начнут соперничать с гвардией, избирая собственного кандидата. Светоний не ошибся, сказав, что Клавдий был «первый среди цезарей, купивший за деньги преданность войска». Армия превратилась в высшего арбитра наследственных споров.

На заре 25 января сенат собрался снова, но уже не строя иллюзий по поводу своей способности влиять на ход событий. Едва ли сотня сенаторов явилась на заседание, и то лишь для того, чтобы взаимно укорять друг друга в опасном поведении, могущем разозлить Клавдия… На всякий случай они отправили в лагерь Херею — одного из гвардейских центурионов, который убил Калигулу. Напрасный труд: как только он предстал перед солдатами, те завопили, что желают сейчас же нового императора, а когда Херея хотел ответить, звон обнажаемых мечей убедил его этого не делать. Одновременно несколько преторианцев, ранее вставших на сторону сената, теперь его бросили. Наверняка donativum сыграл кое-какую роль в этой перемене… Собрание получило последнее послание Клавдия, вероятно, переданное Агриппой. По форме оно было жестким, но по сути примиряющим. Дядя Калигулы подчеркивал, что не стремился к власти, но теперь, когда солдаты наделили его ею, он не отречется. Это что касается жесткости. Затем он объявлял, что намерен править в согласии с сенатом, как государь, достойный этого имени. И если хорошо известная умеренность его характера не кажется достаточной гарантией, можете быть уверены, что судьба Калигулы отвратит его от пути тирании.