Клеймо

– Слушай внимательно! – тихо, настойчиво шепчет она. – У нас мало времени. Через несколько минут придет судья Креван, тебе придется пустить в ход все свое очарование. Забудь все, чему мы тебя учили, забудь на время, что хорошо, что плохо. От этого зависит твоя жизнь, Селестина!

Никогда я не видела маму в таком состоянии, никогда от нее ничего подобного не слышала, она до смерти напугала меня.

– Мама, но ведь Боско, он понимает…

– Скажи ему, что раскаиваешься, – настаивает она. – Скажи ему, что ты поступила неправильно. Ты меня поняла?

В недоумении я перевожу взгляд на отца. Он закрыл лицо руками.

– Папа?

– Каттер, объясни ей! – торопливо требует мама.

Он медленно отводит руки от лица. Такой печальный, сломленный человек. Что я наделала? Я всем телом прижимаюсь к маме. Она подводит меня к столу, усаживает на стул.

– Но если я скажу, что поступила неправильно, значит, я заслуживаю Клейма.

Папа наконец вмешивается в разговор:

– Если он догадается, что ты считаешь себя правой, он приговорит тебя к Клейму.

– Не надо лгать о том, что ты сделала, но признай, что ты допустила ошибку. Доверься мне! – шепчет мама, таясь, чтобы не подслушали.

– Но… тот старик…

– Забудь старика! – строго обрывает меня мама. Так холодно – а я никогда не видела от мамы ничего, кроме любви. Я не узнаю мою маму, я не узнаю свой мир. Вот они – корни моего мира, мои основания, сидят передо мной, вывернутые из земли, и говорят мне такое, чего я никак не ожидала услышать от них. – Ты же не допустишь, чтобы Заклейменный старик погубил твою жизнь! – И голос ее ломается.

Мы сидим в молчании, пока мама приходит в себя, вновь надевает маску, папа тихонько поглаживает ее по спине, повинуясь неслышному ритму, а я сижу перед ними, и голова идет кругом. Мои мысли и мыслями-то не назовешь, проскакивают одна за другой, не успев завершиться, не могу взять в толк все, что наговорили мне родители.

Они принуждают меня солгать. Хотят, чтобы я признала свою ошибку. Но ведь солгать может только тот, кто достоин Клейма. Чтобы не стать одной из Заклейменных, я должна впервые в жизни поступить, как они. Нелогично. Бессмыслица.

Дверь открылась, мама и папа напряглись, я заметила, как парень в соседней камере подобрался. Вспышку красного цвета я вижу прежде, чем самого судью, похожего на крылатого Супермена из фильмов в этом кроваво-красном развевающемся плаще. Потом я начинаю различать искрящиеся синие глаза и светлые волосы, его сходство с Артом, и чувствую себя в безопасности, дома. Он улыбается мне через стекло, морщинки бегут от глаз, мне так это знакомо, тревога отпускает. Да, я в безопасности.

– Селестина! – говорит он, едва Тина открывает ему дверь. Он сверкает мне идеальными белыми зубами, распахивает руки, словно крылья, вот-вот взлетит. Я бросаюсь в открытые мне объятия, и он обхватывает меня обеими руками, обволакивает красным плащом. Я под защитой. В красном коконе. Все будет хорошо. Боско меня спасет. Он не допустит, чтобы все это слишком далеко зашло.

Когда он прижимает меня к себе, я чувствую щекой выпуклую вышивку. Я утыкаюсь лицом прямо в герб и девиз Трибунала: «Ревнители идеала».

Он поцеловал меня в макушку и отпустил.

– Так, сядем и все обсудим, Селестина! – Он пронзает меня своим знаменитым строгим взглядом, и, как и прежде по телевизору, это выражение лица кажется мне искусственным, мультяшным – совсем не тот человек, которого я привыкла видеть в домашней обстановке.

Я удерживаю губы, не даю им расплыться в нервозной улыбке. Только засмеяться сейчас и не хватало.

– Тебе предстоит в ближайшие дни пройти нелегкие испытания, но мы справимся. Ясно?

Он бросает взгляд на моего отца, который на глазах осунулся, и я впервые задумываюсь, что же он скажет коллегам, как будет руководить студией, если главной новостью окажется суд над его родной дочерью?

Я киваю.

– Будешь слушаться и делать так, как я скажу.

Я снова киваю, изо всех сил.

– Она все сделает! – Мама выпрямляется и чеканит слова.

Боско ждет моего ответа.

– Я буду слушаться.

– Хорошо. Так. – Он вынимает планшет, быстро перелистывает, просматривает какие-то документы. – Эта глупость в автобусе, – вздыхает он, покачивая головой. – Арт мне все рассказал.

Меня его слова не удивили. Выбора у Арта не было, и теперь я глубоко сожалею о том, как мой поступок отразится на всех близких. Арт конечно же рассказал ему всю правду, Арт не стал бы лгать отцу, даже чтобы спасти меня, – или? Я вдруг засомневалась, что и как следует рассказывать Боско, тем более после того, как родители велели мне солгать.

– К сожалению, уже выискались люди, которые хотят использовать твои отношения с Артом, чтобы дискредитировать и подорвать работу Трибунала. Жалкое меньшинство, разумеется. Но ты можешь стать пешкой в их игре, Селестина. – Он оглядывается на моих родителей, затем снова смотрит на меня. – Крайне неудачный момент, учитывая вердикт, только что вынесенный Джимми Чайлду: меня уже упрекают в излишней снисходительности. Но ты, Селестина, ты же всегда была самой верной моей сторонницей. С тобой все обойдется.