Читаем Клеймо дьявола полностью

— В чем дело? — крикнул он не особенно вежливо.

Как правило, он был очень обходительный человек, только вот терпеть не мог, когда его отрывали от работы.

Дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Марта, его служанка. Она была крепкой бабенкой двадцати семи лет, с румяными щеками, голубыми глазами и хорошо подвешенным языком.

— Хозяин, знам, вы не больно жалуете, как вам помехи делают, дак я не больно-то и хотела. Токо там начальник стражи, чёй-то у него спешно.

— И что ему от меня нужно? — Лапидиус посыпал песком лист.

— В этой, как ее, камере пыток женщина, они там ее мурыжат, дак она скопытилась, вот они дальше и не могут.

Лапидиус не намеревался лишать себя покоя.

— То, что здесь, в Кирхроде, применяют пытки, довольно гадко. Но я не имею к этому никакого отношения. Это в компетенции городского медикуса. У него есть допуск к этой практике, в отличие от меня.

Лапидиус снова склонился над описанием опыта, но Марта не отставала:

— Дак начальник стражи говорит, медикус-та заболел.

— Хорошо, есть еще цирюльник. Пусть он поможет женщине.

— Дак цирюльник говорит, рука на привязи. Со вчерась. Повредил, бедолага. Потому начальник-та стражи и туточки.

Лапидиус нахмурился, но предался своей судьбе. Видно, она так распорядилась, что не сидеть ему сегодня в тишине и покое за экспериментаторским столом.

— Потерявшая сознание находится в камере пыток, говоришь?

— Дак да, в подвале ратуши, а вам бы поспешать надость.

— Ладно.

Теперь, когда его все равно оторвали от работы, Лапидиус действовал быстро. Он распрямился в свой полный высокий рост и приказал:

— Скажи начальнику стражи, пусть идет. Я следом.

— Да, хозяин, щас, о Боже, Боже! Ну и переполох! — Марта так резво развернулась в дверях, что ее накрахмаленный чепец задел за косяк.

Лапидиус ненадолго призадумался. Врачом он не был, так что у него не было ни инструментов, ни медикаментов, которые он мог бы взять с собой. Только знание некоторых приемов терапии, которые он благоприобрел раньше. В конце концов он взял тигель и смешал в нем соль аммиака с гашеной известью, добавил пару капель летучего масла лаванды и широким шагом покинул лабораторию.

Судья Райнхард Мекель нетерпеливо барабанил пальцами по столу. С шестью заседателями он сидел в подвалах ратуши, и настроение его было не из лучших. Причиной тому была белокурая девушка, которая на его глазах упала в обморок в тисках для пальцев. Фрея Зеклер звали ее. И она была ведьмой. Но, если уж по правде, она так упрямо все отрицала, что не оставалось ничего другого, как подвергнуть ее пыткам, по соглашению с городским советом, конечно.

Пальцы Мекеля нервно отбивали барабанную дробь. Он надеялся, что подозреваемая не умерла. Это повлекло бы за собой еще больше вопросов и допросов, чем обычная процедура пыток. Он надеялся, что недавно поселившийся в городе бюргер, о котором говорили, что он разбирается в медицине, наконец прибудет.

Словно для того, чтобы разогнать его мрачные мысли, в этот момент отворилась тяжелая дубовая дверь, и на пороге появился высокий поджарый человек. Мекель окинул его оценивающим взглядом.

Ему было известно, что новоприезжий был учен, образован и посвятил себя науке. К тому же очень богат. Это ему поведал бургомистр Штальманн на последнем заседании городского совета. Примерно с полгода он проживал в Кирхроде как свободный горожанин, точнее на Бёттгергассе в красивом фахверковом[4] доме в три этажа, который приобрел сразу по прибытии.

Мекель удивился. Человек располагал внушительным состоянием, а его черный плащ видал и лучшие времена. То же касалось и шелковой шапочки на голове, штанов, ботинок и льняной рубашки с кружевами. Наверное, как и многие ученые, он больше занимался своей наукой, чем внешним видом. Мекель вгляделся пристальнее. Лицо безбородое, узкое, с крупным носом и серьезно глядящими глазами. Сеточка морщинок у уголков глаз свидетельствовала о том, что он умел и посмеяться. По возрасту ему могло быть сорок или больше. Но что-то в этом лице было необычно. Мекель отбил еще одну дробь по столу и тут понял: человек был вообще безволосый; у него не было не только бороды, но и бровей, и ресниц.

— Благодарю, что вы быстро прибыли, — он поднялся. — Ваше имя э…

— Лапидиус, господин судья. Лудольф Лапидиус.

Мекель помедлил.

— Откровенно говоря, я не знаю, как к вам обращаться. Мне известно, что вы ученый, но я не знаю вашего звания.

По лицу Лапидиуса пробежала улыбка.

— Ну, господин судья, я просто исследователь. Тот, кто хочет постичь суть вещей. Иные называют меня алхимиком, я же считаю себя скорее универсальным ученым. Что ж, пусть будет, как оно есть: я получил академическую степень магистра.

— Хорошо, господин магистр, — кивнул Мекель. — Дробь его пальцев замерла. — К вашим качествам ученого-универсала относится, несомненно, то, что вы изучали и медицину?

— Совершенно верно.

— Прекрасно. Честно признаться, у меня камень с души свалился. Не могли бы вы позаботиться об этой девушке, объявленной ведьмой?

— Конечно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза