Час спустя он стоял, успокаивая дыхание, перед круглым валуном, о котором Хольм говорил, что и десять мужиков его не обхватят. Под ним виднелся Цирбельхё с раскидистым буком, зеленая крона которого была покрыта снегом. В его сени, невидимая, покоилась могила Кривой Юлии.
Когда дыхание пришло в норму, Лапидиус провел мысленную линию между буком и валуном и продолжил ее дальше в горы. Отметив себе его конечную точку, он обошел массивный камень. Ему бросилось в глаза особое обстоятельство. Камень оказался действительно огромен, а вот поверхность, на которой он держался, была страшно мала. Не больше фута в квадрате. Сильный парень или двое могли столкнуть его с места. С другой стороны обломка Лапидиуса ожидал еще один сюрприз: горного кряжа за ним, как он предполагал, не оказалось. Сначала шла небольшая впадина, потом склон плавно поднимался вверх. Отсюда было всего несколько шагов до входа в пещеру. Только вот ее разверстой пасти он не увидел. Вместо этого обнаружились следы. Следы сапог. Они вели с противоположного конца Энсбахского лога. По размерам и глубине отпечатков он определил, что их было трое. Трое мужчин. Лапидиус припал на колени, чтобы разглядеть что-нибудь еще. Следы не были свежими, легкий покров снега припорошил их. Сегодня снег не шел, значит, их замело прошлой ночью. Или днем накануне.
То есть не менее суток прошло с тех пор, как они отпечатались. А может, и больше. Потому что никто не мог точно сказать, когда и как долго пуржит в Верхнем Гарце, не задевая Кирхроде. Разве что Хольм, но от него мало толку. Да и сидит он сейчас, скорее всего, в «Квершлаге», пропивая подаренный ему по доброте душевной талер.
Проклиная неопределенность, с которой он то и дело сталкивался, Лапидиус склонился еще ниже над следами. Теперь ему стало ясно, что они вели к вершине, а оттуда обратно. То есть мужчины сначала пришли, а потом ушли оттуда. И тут он заметил нечто необычное: один из незнакомцев хромал. След левого сапога отпечатался только внешней и передней частью, а не полной ступней. Это говорило о том, что человек хромал на левую ногу.
Лапидиус пошел дальше по следу. Шаг за шагом он продвигался сначала в ложбину, потом снова наверх. Отсчитав двадцать девять шагов, он остановился. Здесь следы устроили настоящую свистопляску, но входа как не было, так и не наблюдалось.
— Шабаш, откройся! — крикнул Лапидиус, сам не понимая, что делает. — Где твой вход? Объяви себя!
Ничего не изменилось. Он вперил взгляд наверх, но кроме чахлого, гнущегося под ветром кустарника ничего не увидел. И тут, словно по какому-то наитию, пришел ответ, что вход за этими кустиками.
Так оно и было. Вход, действительно, находился за этой порослью. Не больше четырех футов в высоту и с локоть в ширину. Протиснуться в него представилось делом нелегким. Согнувшись в три погибели, Лапидиус заглянул внутрь и уставился во тьму. В нос ударило застоялым влажным духом. Он полез в карман за огнивом, но наткнулся лишь на козлиные рога, которые так и таскал с собой с похода к Нихтерляйну. Обшарив все карманы, он все-таки обнаружил искомое: маленькую лампу, какая стояла и у Фреи на чердаке, а к ней кремень и кресало. Засветив лампу, он поставил ее на пол и вытащил еще одну, очень нужную вещь, а именно: клубок шерсти. Привязав конец нити к толстой ветке куста перед входом, он пробормотал:
— Определенно нить Ариадны, с которой Тезей входил в пещеру, была тоньше, но уж чем Бог послал. Надеюсь, пряжа Марты сослужит ту же службу.
Подхватив источник света, он осторожно ступил в пещеру. Сразу за входом свод стал выше, и Лапидиус облегченно вздохнул. Через двадцать шагов, в гору, как показалось ему, обнаружилась развилка. Еще прежде чем броситься в эту авантюру, он решил для себя, что будет двигаться все время влево, чтобы не потерять направления. Сейчас его обступали влажные неровные скальные породы, время от времени обнаруживая еще и нависающие пласты. Приходилось быть предельно внимательным, чтобы не наскочить на один из них. Он ступал все осторожнее и медленнее, так что холод все больше забирался ему под одежду. Мельком он вспомнил о Марте, которая причитала, чтобы он пододел что-нибудь теплое. Сейчас он пожалел, что не послушался ее. Еще одно разветвление. И снова он пошел налево. Вообще-то он намеревался считать шаги и только теперь вспомнил об этом. В досаде на себя самого устремился вперед, разматывая нить. Клубок просто таял в руках. Далеко он так не продвинется. На третьей развилке действовал по тому же принципу, но вскоре уперся в стену. Здесь был тупик. Лапидиус поднял над головой лампу. Крохотные мотыльки и паучки копошились в ее луче, белесые, никогда не видевшие света.
— Жалкие насекомые, — пробормотал он. — Не слишком-то вы приглядны.
Он развернулся и пошел обратно, сматывая нить. Действие не из легких, потому что на это ему требовалась третья рука. Две, чтобы мотать клубок, и еще одна держать лампу. Он вышел из положения, делая два шага вперед, потом, поставив лампу на землю, сматывал нить.