Он чувствовал себя сейчас необыкновенно сильным. Это тщедушное тело трепыхалось в его руках, словно сухой березовый листок под ветром. Псих прижал к стене его тощую руку. Старик сделал попытку рвануться, но где там! Пусто дело. Псих приткнул к его ладони ствол пистолета.
– Будет больно, – предупредил. – Будет очень больно. Не заставляй меня делать этого. Ведь все равно скажешь, скажешь…
Голос его звучал холодно, однако Псих уже чуял, чуял, как под спудом пепла его спокойствия начинает тлеть знакомый огонек бешенства. Вразумил бы этого старика тот бог, которому он верит, не дал бы ему излишне забавляться с этим опасным огоньком!
Старик резко, неровно дышал, но молчал. Молчал!
Палец Психа дрогнул на курке.
И вдруг резкий порыв сырого ветра смел свечу со стола, ударил в спину вместе с криком:
– Ты что, гад!..
Всё взорвалось внутри, поток ярости смел плотину сдержанности. О, это блаженное чувство полной, неконтролируемой свободы!..
Выстрел!
Темная тень, заслонившая дверной проем, шатнулась в сторону, рухнула. Псих не успел выстрелить снова – какая-то сила метнула его к стене, он потерял равновесие и рухнул на колени.
Старик! Да это старик вырвался, кинулся в сени! Откуда же у него столько сил?
Псих с трудом поднялся, перескочил в два прыжка кухню, чуть не споткнувшись о неподвижное тело, не дав себе труда даже взглянуть, в кого стрелял, кого, может быть, убил. Вылетел в сени, оттуда на крыльцо, отчаянно ловя взором в кромешной тьме удаляющуюся белую фигуру.
Ничего не видно! Не видно! Хоть бы сверкнула молния!..
Молния сверкнула прямо над его головой, уперев свой раскаленный палец точнехонько в макушку. Чудилось, мозг разорвался на тысячу осколков. Все смерклось в глазах, и он упал, успев еще почувствовать щекой осклизлое дерево ступенек. А потом мир отошел куда-то во тьму.
Сознание вернулось так же мгновенно, как и покинуло его. Вокруг по-прежнему царила тьма.
Темно – это значит, все еще ночь, рассвет не наступил. Значит, он провалялся тут, на крыльце, совсем недолго. Это хорошо…
Медленно, осторожно подобрал под себя непослушные руки и ноги, поднялся на четвереньки, потом встал на колени.
– Смотри, темно. У деда окошко не светится.
Чей-то голос?..
– Спит. Значит, все в порядке. Пошли обратно?
Кто это?
Он еще не успел понять, что произошло, а тело рефлекторно дернулось в сторону, скатилось со ступенек, замерло. И почти тотчас над самой головой прошлепали босые ноги, жестяно прошумел дождевик.
Женщины. Две!
– У него дверь настежь, – весело произнесла совсем рядом Маришка. – С ума сойти, небось в сенях море разливанное! Дедуль, ты спишь? Надо дверь запереть, тебя ж зальет!
Шаги отдалились в сени. И, не дожидаясь, пока охваченные ужасом женщины, оглашая округу криками и зовя на помощь, выскочат из избы, Псих взметнулся на ноги, перемахнул забор и околицей ринулся прочь, к своему дому.
Только во дворе он вспомнил, что забыл подобрать пистолет.
Ирина с трудом повернула голову и приоткрыла глаза.
Ей все же удалось забыться тягучей дремотою, и только что в утомленном мозгу промелькнул ошметок сна, будто дождь долился до того, что крыша протекла, на полу собрались лужи и даже вся постель промокла.
Она проснулась с робкой надеждой на солнце, но нет: за окном все та же угрюмая серость. На диво быстро схлынула радость от животворного, спасительного дождя, сменившись тягостным ожиданием его прекращения. А он, похоже, зарядил надолго. Хоть бы дорогу не размыло, хоть бы не завалило сгоревшим или подмытым лесом… хоть бы размыло ее или завалило на обратном пути, когда Павлу придет время возвращаться!
Пусть он вернется еще не скоро, Ирине нужно время прийти в себя. Еще одной попытки выяснить отношения она сегодня не перенесет!
Хотя с Сергеем никакого выяснения отношений не было. Он задал вопрос – Ирина ничего не ответила, а только, всхлипнув, словно истеричная девчонка, кинулась бежать по раскисшей улице, чудом удерживаясь на ногах. Один раз не удержалась-таки: шлепнулась в лужу, но тотчас вскочила, словно угодила не в глинистую размазню, а в крутой кипяток. Больше всего боялась, что Сергей догонит, начнет поднимать, выспрашивать… Он не догнал, не подошел. Хотя все это время смотрел ей вслед – Ирина чувствовала меж лопаток его взгляд, он подгонял, будто пруток пастуха – строптивую козу. Сама кое-как выцарапалась из лужи, кое-как добрела по травянистой обочинке до дома – да так и ввалилась к бабе Ксене мокрая, вся в грязи, даже ног около крыльца не обмыв!
Хорошенько же выполняла она просьбу Маришки поухаживать за старушкой! Как раз бабе Ксене пришлось ухаживать за ней – рыдающей, бьющейся в истерике…