Клеймо красоты

– Вы сначала скажите, сколько это будет стоить! – взвизгнул кто-то над ухом, и Катерина снова шарахнулась в сторону. На сей раз одуванчик не озаботился ее подхватить, и она только потому удержалась на ногах, что наткнулась на стену людей. Оказывается, вокруг собралось немалое количество женщин, которые зачарованно внимали «рекламной акции». Однако низенькая коренастая особа, стриженная «под бокс», с лицом боксера-профессионала, своим ехидным выкриком разрушила колдовство.

– Для кого вы все эти байки травите? – продолжала она. – Думаете, по Покровке одни только «новые русские» на своих белых «шестисотых» разъезжают?

– Вообще-то Покровка уже лет десять как пешеходная улица, – подал кто-то реплику, но женщина не обратила внимания на вспыхнувшие вокруг смешки.

– Да? Это для нас с вами она пешеходная, а им-то закон не писан, за все заплачено!

И, словно в подтверждение ее слов, невыносимо – «шестисотый», кошмарно-белый «Мерседес» равнодушно прополз по единственной закрытой для автотранспорта улице Нижнего.

– Вот! Видите?! – взревела женщина-боксер. – Ну да, именно этого вы и добиваетесь, чтобы нас, простых людей, загнать в Сормово да в Автозаводские окраины, а здесь, в центре, все было бы только для богатых! Сколько, ну сколько стоит стрижка в вашем са-ло-не?! – Она не произнесла, а как бы провыла это слово, сопроводив его соответствующей гримасой.

– Ну, это зависит от сложности… – прошептал бедный одуванчик, покачнувшись от этого бурного вихря классовой ненависти. – Например, самая такая простая… всего сто пятьдесят рублей…

– Всего сто пятьдесят рублей?! – завопила женщина-боксер. – Да у меня пенсия триста, это что, я два раза подстригусь – а потом зубы на полку?!

– А вы займите у вашего лидера, – подсказали из толпы. – У защитника всех обездоленных рабочих и крестьян. У вас-то пенсия, может, и триста деревянных, а у него зелененький летний костюмчик тысячи за три баксов, не меньше! Тот самый, в котором он вчера по телевизору сокрушался насчет голодного и оборванного русского народа.

– Голубенький костюмчик-то, – вмешался новый голос. – Вернее, бледно-голубого колеру.

– Да зелененький, я же говорю! И галстук красно-синий с золотом, сразу видно – ручная работа.

Катерина с ужасом огляделась. Народищу-то сколько собралось! Надо уходить, ей всегда дурно становится от большого скопления людей. И орут, главное, как!

– Да у него таких костюмчиков и галстуков – всех цветов радуги небось!

– А разве только у него? Посмотрите на красноярского генерала! Начинал с белых носков при черных туфлях, а теперь вообще весь в белом, как девственница!

– А у того костюмчик все-таки зелененький!

– Это провокация! Это клевета! Мы вас всех будем ссылать… на южный берег Северного Ледовитого океана! Вместе с вашими салонами!

– Да вам вообще стричь нечего, что вы переживаете, женщина? – рассердился одуванчик, переводя стихийно возникшую политическую тусовку в бытовое русло. – Тем более два раза подряд! Что касается участников нашей рекламной акции, они могут пройти полное обслуживание бесплатно вот по такому талончику. Даже с использованием липостероидов! Погодите, девушка, куда же вы уходите? – И одуванчик, протолкавшись сквозь толпу за Катериной, сунул ей в руку что-то глянцевое, плотное, вроде телефонной карты. – Вот. Приходите по этому адресу сегодня к одиннадцати часам – и после этого вы сами себя не узнаете! Вся ваша жизнь изменится, как по волшебству!

– Уже… – прошептала Катерина, изо всех сил стискивая зубы, но было поздно. Последнее, что она успела увидеть перед тем, как пелена слез скрыла мир вокруг, было испуганное личико одуванчика, к которому со всех сторон тянулись руки жаждущих волшебного преображения женщин. И ближе всех была трудовая мозолистая рука боксерши.

* * *

Первая минута была самая страшная. Всех поразила одна мысль: беглецы врезались в пожар, а раз так… Прошло не больше часу с той минуты, как они угнали «москвичок», и если за это время Змей успел погибнуть, а Виталя – вернуться пешком, значит, огонь уже совсем близко, настолько близко, что все меры, задуманные Петром, могут оказаться бессмысленными. Просто не хватит времени для их осуществления! И когда Виталя рассказал о случившемся, сначала все почувствовали только облегчение, весьма далекое от человеколюбия. Впрочем, Змей был не из тех, кто пробуждает в душах высокие чувства…

Однако Виталя горевал искренне.

– Иришка, – с тоской сказал он, – жалко Змея! Он мне стал как братан. Сколько лет вместе на одного бугра пахали! Змей – он ведь был безвредный, мухи не обидит. Подлянки никому не строил. А как стрелял, гад! После него контрольного выстрела не требовалось.

Ирина подумала, что эта эпитафия не хуже прочих, и сочувственно похлопала Виталю по плечу.

– Я только не понял, зачем ты вернулся? – ревниво блеснул глазами Павел. – Драпал бы до станции.