Жизнь продолжается и далека от рутины. Успокойся, прокуратор, ничего пока не изменилось с твоих пор: очередной Тиверий по-прежнему у власти, а очередное тысячелетие со дня кончины его тезки Тиберия будет, наверное, отпраздновано (есть чему радоваться!) возведением очередного нелепого болвана в очередном нелепом месте – в надежде на вечность этого нелепого мира и одновременно – в знак его бренности, в надежде на вечность все той же, не к ночи будь помянутой, власти – и в ее позор. На свете не было, нет, и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора… –
пиши его имя хоть через «Бе», как в Первом Риме, хоть через «Ве» (или «дубль-Ве»), как в Третьем. Ты сомневаешься, Всадник? Да, «это очень большая ответственность – отступать от принятых форм», как сказал Жанне ее инквизитор, который наверняка принял бы твое «никогда» за истину. Но Жанна ответила: «Экая ты балда, братец. По-твоему, как в прошлый раз делали, так, значит, и всегда надо?». Ты, в конце концов, должен проиграть, прокуратор: у Неизвестности, сквозь которую ты – как тебе казалось – различал истину, по-прежнему не меньше восьми (тысячи в двоичной системе) граней. А у людей другой дороги, кроме дороги к свободе, нет. Это и есть истина. Жанна права.