Клеймо змея

– Добрый человек… добрый человек, – урчал нищий от удовольствия, жадно заглатывая лепешку. – Сколько тут сегодня прошло, а никто не дал ни кусочка…

Укрывшись в тени его жилища, Конан осматривал берег, освещенный серебристым сиянием луны, и почти не слушал бессвязную болтовню полубезумного попрошайки. Совсем немного отделяло его от причала, и все мысли варвара были заняты только этим.

– Не ходи туда… не ходи туда… – бубнил меж тем оборванец, кусая кхитайское яблоко прямо с кожурой. – Там отберут еду! Оставайся здесь… здесь будет хорошо… там отберут еду… не ходи…

На берегу все было тихо. Ветер, вспенивавший поверхность моря легкими бурунами и треплющий верхушки пальм, не доносил ни звука.

Варвар еще раз ощупал взглядом берег и вышел из тени шалаша. Голос нищего становился все тише и через несколько шагов окончательно умолк.

Около причала виднелась небольшая постройка с плоской крышей наподобие домика из обожженного кирпича, а с обеих сторон от узкого прохода темнели старые бочки. Они лежали на боку и стояли на торце, широкие и узкие, высокие и приземистые. Все выглядело так, как описывал погонщик ослика, старый моряк Марон, обещавший киммерийцу помочь выбраться из Херриды.

От черного домика отделилась какая-то фигура. К Конану приближался мужчина в рваной тунике, распахнутой на груди. Голова его почему-то была закутана в материю, оставлявшую лишь узкую прорезь для глаз.

Варвар угрюмо стиснул челюсти. Ничего хорошего это не предвещало, и, хотя пока все было тихо, внутренний голос явно не сулил ему спокойной жизни.

– Это ты, Марон? – спросил киммериец, напряженно вглядываясь в фигуру мужчины, направляющегося прямо к нему. – Что у тебя с головой?

Старый пират говорил, что у причала Конана будет ждать лодка, на которой в море выйдут сборщики подводных листьев. Пока ныряльщики охотились бы за драгоценными листьями валузийс-ких дубов, варвара должен был подобрать барк, направляющийся к Барахским островам. В порт это судно не осмеливалось входить, поэтому часть добычи передавали по ночам вместе с ныряльщиками. Обратно же к барку доставляли золото и оружие, после чего корабль брал курс на острова.

– Марон заболел… – глухо отозвался подошедший, говоривший через плотную ткань, наглухо закрывавшую лицо. – Он прислал вместо себя меня…

Что-то в его речи показалось киммерийцу знакомым, и он напряженно пытался вспомнить, где мог раньше слышать этот голос. Пытаясь разобраться, он спросил:

– Почему ты закрываешь лицо, словно прокаженный? Твои боги не разрешают тебе показывать лицо? Или ты чего-то боишься?

– Когда-то я ничего не боялся… – послышался глухой голос. – Но потом я встретил на своем пути одного человека. Он любил убивать и калечить, причем утверждал, что делает это во имя своего мрачного бога Крома… Этот человек изуродовал меня и бросил в морскую воду на корм акулам. Но я выжил, хотя и потерял лицо…

– Так это ты, Харпа? – усмехнувшись, протянул Конан. – Значит, даже акулы побрезговали твоим мясом, хотя до этого дочиста обгладывали всякую падаль.

Внешне варвар оставался спокойным, хотя сознание лихорадочно пыталось найти ответ на один-единственный вопрос: что произошло? Если он не ошибался, то сейчас перед ним стоял один из служивших под его началом пиратов, Харпа Длинно-зубый, который лет десять назад получил по морде абордажной саблей, подвернувшейся киммерийцу под руку, а потом полетел за борт, – многое мог Конан простить и понять, но никогда не прощал подлости и предательства, поэтому наказывал за такие вещи жестоко. Давно уже он выбросил из памяти злосчастного аргосца, и вдруг тот выныривает снова на горизонте жизни, и когда? В самый неподходящий момент! Встреча с Харпой взволновала бы его гораздо меньше, если бы киммериец видел лодку, готовую к отправлению.

– Хотя я потерял лицо, но сохранил свою память, – глухо сказал аргосец. – И все эти годы я мечтал отомстить тому, кто сломал мне жизнь…

– И как же его звали? Не подскажешь, дружище?

– По-разному. Тогда его величали Темногривым Львом… а сейчас все зовут его Ночным Губителем! Он все еще убивает, но теперь только по ночам!

– Что ты несешь, ослиная задница? – рявкнул Конан. – Да я сейчас расквашу вдребезги остатки твоего лица!

Он уже был готов наброситься на мерзавца, как неожиданно дверь домика с плоской крышей, стоящего возле причала, распахнулась, на пороге завязалась какая-то возня, и оттуда донесся голос, принадлежавший, несомненно, Марону.

– Амра! Беги! – кричал старый моряк. – Они предали меня! Они…

Аргосец Харпа отскочил в сторону и кубарем покатился по пологому берегу, а варвар ринулся к домику, выхватив длинный кинжал. Но не успел он сделать и трех шагов, как бочки, двумя рядами окаймлявшие подход к причалу, словно ожили и пришли в движение.

Из старых бочек, как пчелы из улья, выскакивали вооруженные гвардейцы. Несколько человек появилось из плоского кирпичного домика, несколько вдруг вылезло из-под деревянного настила причала.