Клеменс

А я возникаю! И буду! Я хочу разнести вдребезги эти ярлыки, которыми кто-то – кто? – словно оправдывает личную безответственность каждого. Хотя личной безответственности нет, равно как и личной ответственности, – раз все предрешено. Но, думаю я себе, в том-то и состоит родовое отличие человека (а особенно видовое – разумного), что он, ясно понимая эту предрешенность, спрашивает именно с себя, словно он сам-то Создатель и есть. В этом-то и состоит людская гордость – не гордыня, а именно гордость – видовое отличие прямоходящих.

И мне хочется крикнуть моей любви прямо в лицо: ты аутист? Ясненько.

Тогда, разумеется, говорить не о чем. Да и не с кем. А не был бы аутистом он, так был бы аутистом я, или был бы я каким-нибудь пофигистом – ведь надо же как-то нестыковку-то "объяснить". И я бы сказал тебе: я аутист, Клеменс, отвянь, понял? (Нет, я бы сказал так: отвял, Клеменс, поэл?) И ты ничего бы не понял, но дисциплинированно отвял бы. Или были бы какими-нибудь "-истами" оба.

Ну так что с того? Мы оба и так какие-нибудь "-исты" – обязательно, без этого же не бывает: футболисты, материалисты, идеалисты, атеисты, альтруисты, гедонисты, фаталисты, иллюзионисты, статисты – даже эгоисты! даже эгоцентристы! – ну так что же теперь – не общаться теперь никогда, Клеменс?! А если б мы даже и не были б "-истами", ни один из нас – ни пессимист, ни оптимист, ни гуманист, ни интернационалист, черт побери, – все равно тогда бы обязательно разбомбило поезд – твой или мой – или наш общий состав, и все равно, еще до того, еще до той самой бомбежки, мы бы, конечно, успели расстаться и разойтись по разным вагонам – ведь не в бомбежке же дело. То есть если бы только в бомбежке! Почему так, Клеменс?

…Через неделю после начала этих изысканий общая знакомая, Ирина

Сергеевна, – та, которая когда-то направила его снять у меня комнату, передала мне в случайном разговоре, что Клеменс из Берлина уехал.

Она добавила, что в каком-то городе на севере Германии он нашел себе работу: делать оконные рамы, ну и вставлять в них стекла. Короче, дерево и стекло – все, как авгуры сказали. Но мне было ясно, что расстался я с Клеменмсом не сейчас. И не потому, что он уехал в другой город. И даже не тогда, в Берлине. А когда же? Красиво сказано – "расстался"! А встречался ли я с Клеменсом вообще?

"…Аутизм нельзя называть ни болезнью, ни даже неполноценностью в обычном смысле этих слов. По мнению профессионалов, аутичные люди часто обладают незаурядными талантом и умом. Как сказал один из врачей отчаявшемуся другу: "Вы должны достучаться до его внутреннего мира, поверьте, он стоит того".

А я не смог.

Я не смог до тебя достучаться.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПРОНЗИТЕЛЬНЫЙ ВОКЗАЛ

Я действую один. Не спрашивая тебя, я вновь и вновь прокручиваю видеоленту памяти и чаще всего просматриваю один эпизод – наше самое первое расставание, надрывное для меня, а все-таки хранившее (как обнаружилось позже) зерно обратимости. Потому-то мне и дорого то расставание, что – я знаю это сейчас – за ним, после него, было что-то еще – да много всего было. Тогда я этого не знал. Сейчас знаю. И вот это сравнение, производимое тем, кто не знал тогда, с тем, кто знает сейчас, дает мне некоторую надежду… Потому что, может быть, и это расставание – предпоследнее, хотя само слово "надежда" мне претит: я не нуждаюсь в этом сиропе, закабаляет!

Значит, я смотрю этот эпизод… зачем?

Аве, свобода безнадежности!

Я смотрю его низачем.

Просто люблю видео.