Клеопатра

Художники европейского Возрождения изображали Клеопатру пышной блондинкой, ибо её — совершенно ошибочно — считали красавицей, а претендовать на это звание могли лишь те, кому светлая кожа и золотые волосы открывали доступ в социально-расовую элиту. Художники XIX века помещали её, царицу эллинистического Египта, в один из двух заведомо и одинаково неверных антуражей либо в Египет фараонов, либо в облагороженный средневековый Восток, в условный «турецкий» мир сералей и кальянов. Даже те современные интерпретаторы, которые стремились дать исторически точную картину, не смогли избежать современных им влияний. И Де Милл, и Манкевиц потратили огромные деньги на то, чтобы воссоздать более достоверную обстановку. Габриэль Паскаль, режиссёр фильма, где Клеопатру играла Вивьен Ли, даже пригласил на съёмки консультанта-астронома, чтобы электрические звёзды на синем тюлевом небосклоне сияли в точности на тех местах, где их могли бы наблюдать с берегов Нила в 48 году до н. э. Не помогло. Всякий, кто хотя бы понаслышке знаком с историей современного дизайна, мог определить время создания всех трёх фильмов с точностью до пяти лет. Наивной представляется «находка» режиссёра, позволяющего Клеопатре употреблять современный американский сленг, но ещё наивней рассуждения критиков, полагающих, что можно создать образ и избежать при этом характерных черт и чёрточек своей эпохи.

Это касается не только внешних примет, но и самой сути образа. Бесчисленные повороты и смены акцентов в истории Клеопатры, в структуре этой легенды отражают изменения в интеллектуальной и духовной жизни толкователей. И вполне правомерен вопрос: можно ли считать искусство и литературу достоверными источниками для изучения истории общества? Европейские писатели XVII века считали, что раз Клеопатра — женщина, ей подобает быть слабой, забывая, очевидно, что многие женщины той поры ничем не уступали купцам, учёным, миссионерам, воителям мужского пола. В XIX столетии Клеопатра стала героиней множества мазохистских фантазий, хотя тогдашние женщины редко бывали по-настоящему жестоки, да и их современники-мужчины на самом деле вовсе не желали гибнуть от рук своих возлюбленных. Уже в недавние времена Клеопатра в воплощении Элизабет Тейлор пленяла воображение своим безрассудно «дурным поведением», которое по-прежнему сурово порицалось за пределами иллюзорного круга, очерченного сплетнями страстных поклонников фильма. Художественный вымысел, едва ли способный свидетельствовать об истинном положении дел в обществе, должен по самой своей природе давать представление о фантазиях, царящих в породившем его обществе. Образы Клеопатры хоть и не поведают нам, как на самом деле жили их творцы, но зато многое расскажут об их предрассудках, о системе их ценностей, о морали и желаниях.

И вот в процессе этих открытий меня вело твёрдое убеждение в том, что сочинительство — занятие не столь уж невинное. Вполне может быть, что многие из анекдотов, составляющих «легенду Клеопатры», и вправду «имели место» (а иные, несомненно, и реальную основу), но даже истинное происшествие или целая цепь таковых не в полной мере дают ответ на вопрос: «Почему эта история рассказывается именно сейчас и почему так, а не иначе?» Даже самый скрупулёзный историк отбирает и «монтирует» факты. Поэты, художники, кинематографисты, творцы пропагандистских легенд идут ещё дальше, используя историю как склад некоего сырья, из которого можно произвести новые образы реальности.

Ко всем своим источникам я относилась одинаково (и одинаково недоверчиво) — так относятся к свидетелям во время следствия. Я не делала различий в подходе между произведениями таких великих мастеров, как Вергилий, Шекспир, Микеланджело, Тьеполо, и совершенно забытых драматургов XVII века или создателей киномакулатуры. И трагедии Шекспира целая глава посвящена не потому, что это произведение гениальное (хотя я его таковым считаю), а потому, что она содержит наиболее полное выражение одной из важнейших тем в истории Клеопатры — угрозы, которую таит в себе страсть. Я мимоходом касаюсь прелестной повести Мери Баттс «Сцены из жизни Клеопатры» и уделяю очень много внимания фильму с Элизабет Тейлор в главной роли, хотя в нём-то прелести мало. Я далека от мысли, будто произведения литературы и искусства следует — и даже предпочтительней — рассматривать как документальное свидетельство, но при взгляде на них под этим углом часто высвечиваются большие неожиданности.