Клеопатра

Но оставим Вентидия. Вот на сцене появляются Октавия и Клеопатра:

Октавия

Не спрашиваю, ты ли, Клеопатра,

Твоя осанка…

Впору лишь царице.

Клеопатра

Я догадалась, кто ты.

Октавия

Я дочь Рима.

То ставит, то свергает он цариц.

Клеопатра

Супруг твой римлянин, и он мне служит.

Октавия

Был римлянином, стал рабом в Египте.

Однако вырву, вызволю я мужа.

Клеопатра

Уймись, уймись, Юнона моего Любовника.

Он путы дел домашних

Сменил на узы легкие в Египте.

Но оставим эти поэтические домыслы времен английской Реставрации и вымышленные препирательства между Октавией и Клеопатрой. Мы считаем, что голос Клеопатры был по-настоящему услышан на столетие ранее Уильямом Шекспиром. Как нам отделаться от этих властных звуков? Как забыть?

Клеопатра

Скажи мне, был он грустен или весел?

Алексас

Как день, когда ни холодно, ни жарко,

Антоний был не грустен и не весел.

Клеопатра

Вот человек! Заметь же, Хармнана,

Заметь, как он разумно вел себя.

Он не был грустен, чтоб не приводить

Сподвижников в унынье, не был весел,

Свидетельствуя этим, что в Египте

Оставил помыслы свои и радость.

Смешенье дивное веселья с грустью!

А кто сравнится с ним в том и в другом?

Никто! — Встречал ли ты моих гонцов?

Алексас

Да, госпожа, — не меньше двадцати.

Зачем ты посылаешь их так часто?

Клеопатра

Тот день, когда ему не напишу,

Да будет злополучнейшим для мира!

— Бумаги и чернил мне, Хармиана. —

Благодарю, Алексас. — Хармиана,

Ну разве Цезаря я так любила?

Хармиана

О Цезарь доблестный!

Клеопатра

Что? Подавись

Восторгом этим, глупая. Скажи —

Антоний доблестный!

Хармиана

Отважный Цезарь!

Клеопатра

Клянусь Исидой, разобью тебе

Я губы в кровь, коль с Цезарем еще раз

Равнять посмеешь мужа из мужей.

Хармиана

Прости за то, что песню я запела

На твой же старый лад.

Клеопатра

Тогда была

Девчонкой я неопытной, незрелой,

Была холодной кровь моя тогда [39].

Итак, у нас в голове бушуют неистовые вихри, а тут еще Паскаль: «Нос Клеопатры. Будь он чуть покороче, лик земли стал бы иным». И вдобавок Ренан: «Антоний, этот огромный ребенок…» И ничего. Молчание и молчание, к тому же в решающий момент, когда жизнь Антония круто поворачивается, когда перед нами, знающими заключительное слово истории, маячит будущее, Клеопатра, кажется, исчезает. Такое впечатление, словно все разыгрывается между Антонием и Антонием, между Антонием и великим замыслом эпохи — парфянской авантюрой, в которую Красс вложил свои несметные богатства и обрел взамен гибель в тот самый год, когда Клеопатре исполнилось пятнадцать, авантюрой, в которой Цезарь усмотрел ступень к трону и пал под кинжалами заговорщиков, когда царица Клеопатра была его любовницей.