Читаем Клеопатра полностью

Внешне сохраняя горделивое спокойствие и демонстрируя презрение к опасностям, Клеопатра подошла к сборам с особой тщательностью, будто чувствовала, что ей предстоит покорить не только Марка Антония, но и весь мир. Разумеется, до нее долетало эхо восторженных криков в честь победителя при Филиппах. Куда бы он ни направился, повсюду его ждал ликующий народ. В Эфесе женщины встречали римлянина, одетые вакханками, а мужчины — сатирами и фавнами. Распевая дионисийские гимны под флейты и арфы, они торжественно провели гостя через украшенные цветочными гирляндами городские ворота. Антоний не успевал принимать приглашения от восточных правителей; вся Азия готова была склониться перед ним. Клеопатре было известно — от Деллия и не только от него, — что Марк Антоний проявляет к ней пристальный интерес. В ответ царице надлежало совершить нечто такое, чтобы оправдать ожидания Плутарха и достичь высот шекспировской трагедии. И она блестяще справилась со своей ролью. История человечества знает немало триумфальных въездов в онемевшие от изумления города: деревянного коня в Трою, Христа в Иерусалим, Бенджамина Франклина в Филадельфию, Генриха Четвертого, Чарльза Линдберга и Шарля де Голля в Париж, Говарда Картера в гробницу Тутанхамона, «Битлов» на шоу Эда Салливана… Появление Клеопатры в Эфесе было во всех смыслах ошеломляющим. Царице вновь пришлось преодолеть тысячу километров по Средиземному морю, причаливая на ночлег к скалистому левантийскому берегу. В устье Синда Клеопатра со свитой пересели в богато украшенные ладьи, чтобы пройти еще шестнадцать километров вверх по реке. Обычно царскую флотилию приводили в движение сто семьдесят гребцов, однако на этот раз их число решено было сократить на треть. За ладьями следовали суда, груженные припасами. Антураж путешествия был продуман до мелочей. Вся история Клеопатры развивается на грани легенды и были. В Фарсале правда и вымысел слились воедино.

В малограмотном мире внешние эффекты определяли очень многое. Клеопатра поднималась вверх по хрустальным речным водам, купаясь в цвете, звуках и ароматах. Правительница не нуждалась в магии: от ее ладьи с позолоченной кормой и пунцовыми парусами нельзя было отвести глаз. Римляне так не путешествовали. Весла ритмично опускались в воду и взмывали вверх, сверкая на солнце серебром. Их мерные взмахи задавали тон трубам, флейтам и лирам. Последние сомнения в божественной сущности Клеопатры растворились в речной дымке: «Царица возлежала под шитым золотом балдахином, прекрасная, будто сама Венера, а прелестные детишки, похожие на маленьких купидонов, обмахивали ее опахалами. Ладьей управляли юные девушки, одетые наядами и грациями. Над рекой струился запах драгоценных благовоний». Вот сцена, достойная самого Гомера.

Весть о царственной путешественнице обгоняла не только египетский кортеж, но и дивный аромат, источаемый ладьями. Вдоль берегов бирюзовой реки стали собираться толпы зевак. Когда ладьи подошли к Тарсу, местные жители бросились им навстречу, боясь пропустить удивительное зрелище. Город почти опустел, и Антоний, произносивший речь на рыночной площади, внезапно обнаружил, что его слушатели испарились. Клеопатра отправила римлянину послание — чудесное сочетание учтивости дипломата и надменности живой богини, — в котором сообщала, что «Венера спешит воссоединиться с Вакхом на благо всей Азии».

Нынешняя царица мало чем напоминала девушку из кожаного мешка, но ее появление вышло не менее эффектным. Недаром говорили, что у Клеопатры были выдающиеся лингвистические способности, и она очень быстро начинала бегло говорить на едва знакомом языке. По мнению Плутарха, легче всего египтянке давался язык лести. Этим древним наречием она овладела в совершенстве: «Подчиняя собственную жизнь целям, интересам и привычкам жертвы, льстец подкрадывается к ней постепенно, трется около нее, пока не сольется с ней окончательно, пока не приручит ее, пока она не станет послушной его воле». Клеопатра хорошо изучила свою жертву, прежде чем начать к ней подкрадываться. Скорее всего, они уже встречались с Антонием, когда тот помог ее отцу вернуться в Александрию (царевне было тринадцать лет). Когда Цезарь отправился в Египет, Марк Антоний послал с ним своего человека. Он купил у Цезаря землю, о чем Клеопатра тоже наверняка слышала. Они вполне могли встречаться в Риме. Клеопатре было известно многое о жизни Антония, его характере и повадках. Она знала о его бурной молодости и распутной зрелости, о любви к театральным жестам и драматическим эффектам, о редком политическом чутье, которое, впрочем, часто ему изменяло, и столь же редком легкомыслии, о бесстрашии, граничившем с безрассудством. Она придумала обставить свое появление так, чтобы спектакль пришелся римлянину по вкусу. Собственно говоря, Клеопатра была одним из немногих людей на земле, способных ему угодить. Не стоит забывать и о том, что, несмотря на трудные годы, она оставалась самым богатым монархом Средиземноморья.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное