Клеопатра

…в летах преклонных

Тогой гражданской своей давно уже тело покоя,

Быть разучился вождем от долгого мира; он ищет

Славы, и, чернь веселя, увлекаясь любовью народной,

Рад он в театре своем выслушать рукоплесканья,

Новых не черпая сил и душой, доверяясь чрезмерно

Прежней счастливой судьбе. То — великого имени

призрак;

Дуб величавый таков посреди полей плодоносных,

Весь под дарами вождей, под добычею древней народа:

Уж не впивается он корнями могучими в землю,

Держится весом своим, голые ветви подъемля,

Тень от нагого ствола, не от листьев зеленых кидает.

Хоть и грозит он упасть, пошатнувшись от первого ветра,

Хоть возвышаются вкруг леса в своей силе цветущей,

Только ему весь почет.

Таков Помпей. Внезапно тон меняется:

А у Цезаря было не столько чести и славы вождя,

Сколько доблести той, не умевшей

Смирно стоять: был единственный стыд — не выиграть

битву.

Неукротим и могуч, он вел легионы, куда их

Гнев иль надежда влекли, никогда не зная пощады,

Множил усилья свои, божество вынуждал на подмогу,

Все разрушал, что ему на дороге помехой стояло,

И с ликованьем в душе свой путь пролагал меж развалин.

Так, порождение бурь, сверкает молния в тучах

И, потрясая эфир, грохочет неистовым громом,

День прерывает и страх между робких рождает народов,

Им ослепляя глаза косым полыханием блеска;

В небе бушует она, и нет никакой ей преграды:

Бурно падая вниз и бурно ввысь возвращаясь,

Гибель сеет кругом и разметанный огнь собирает[1].

Что же все-таки стояло за Помпеем и Цезарем в тот самый момент, когда их войска сошлись в решительной схватке? За Цезарем сила, за Помпеем — право? Когда Цезарь перешел Рубикон, речушку, отделяющую провинции, находившиеся под его управлением, от Италии, закон оказался, пусть с оговорками, на стороне Помпея. Когда же Цезарь на глазах всего мира переплыл Адриатическое море, чтобы настичь соперника, Помпей является уже носителем силового начала. Законность в действиях Помпея — это не более чем компромисс с политическими традициями Рима, уважение к преемственности в государственной деятельности, в то время как Цезарь — это авантюра, переворот.

Рим стал во главе империи, оставшись городом, хоть и с муниципально-республиканской структурой, однако всего лишь городом, и в этом противоречие. Римский сенат был только советом общин, и даже не Италии, он был правящим органом Рима. Он правил империей примерно таким же образом, как Юнайтед фрут компани правит банановыми республиками Центральной Америки. Рим грабит, взимает налоги, вникает в деятельность отдельных предприятий, в барышах которых заинтересован (рудники, карьеры и т. д.), но его отнюдь не заботит нарушенное равновесие экономических структур. Исключение в этом плане составляет лишь Италия, ею управляли так же, как современное правительство управляет собственной территорией. Политические противоречия и контрасты разительнее экономических. Рим признал италийцев римскими гражданами, но сохранил свои выборные органы в их прежней форме, сохранил прежнюю основу практически без изменений, и потому италийцев представляла ничтожная по численности фракция. В прочих странах римляне распоряжались по своему усмотрению, рассматривая их как колонии и прибегая в случае мятежа к военной силе.