Клеопатра

   — Нет, царица, — отвечал я, — это не боги! Разве ты прогневала египетских богов? Разве ты разграбила их храм? Разве ты обманула доверие Египта? Ты ведь невиновна во всём этом, за что боги будут гневаться на тебя? Не бойся! Это естественное утомление мозга, овладевшее твоей нежной душой, не привыкшей к зрелищу и звукам битв! Что касается благородного Антония, он должен следовать за тобой повсюду!

Пока я говорил, Клеопатра повернулась ко мне, бледная, трепещущая, смотря на меня, словно стараясь угадать мою мысль. Я хорошо знал, что её несчастие — мщение богов, которые избрали меня орудием этого мщения!

   — Учёный Олимп! — сказала она, не отвечая на мои слова. — Мой господин Антоний болен и измучен печалью! Подобно бедному, загнанному рабу, он прячется в башне у моря, избегает людей.

Вот моё приказание тебе! Завтра с рассветом иди в сопровождении Хармионы, моей прислужницы, плыви к башне и требуй, чтобы тебя впустили, скажи, что ты принёс известия о войске. Ты должен передать тяжёлые новости, принесённые Канидием. Когда его печаль стихнет, успокой, Олимп, его горячечный бред своими драгоценными лекарствами, а душу — мягким словом и возврати его мне, тогда всё пойдёт хорошо! Сделай это, Олимп, и ты получишь лучшие дары.

   — Не бойся, царица, — отвечал я, — всё будет сделано. Я не прошу награды, ибо пришёл сюда, чтобы исполнять твои приказания до конца!

Я низко поклонился и ушёл, затем, позвав Атую, приготовил нужное лекарство.

V

Возвращение Антония из Тимониума к Клеопатре. — Пир Клеопатры. — Смерть дворецкого Евдозия.

Ещё до рассвета Хармиона пришла ко мне. Мы отправились в дворцовую гавань, взяли лодку и поплыли к гористому острову, на котором возвышается Тимониум, маленькая, круглая и крепкая башня со сводами. Пристав к берегу, мы оба подошли к воротам и начали стучать в них, пока решётка не отворилась перед нами. Пожилой евнух выглянул из двери и грубо спросил, что нам нужно.

   — У нас есть дело к господину Антонию! — сказала Хармиона.

   — Какое там дело? Антоний, господин мой, не желает видеть ни мужчин, ни женщин!

   — Он захочет увидеть нас, так как мы принесли ему известия. Пойди и скажи, что госпожа Хармиона принесла известия о войне.

Слуга ушёл и сейчас же вернулся.

   — Господин Антоний хочет знать, дурные это или хорошие известия! Если дурные, он не хочет слышать их, так как у него и так много дурного!

   — И хорошие, и дурные! Отвори, раб, я сама скажу всё твоему господину! — С этими словами Хармиона просунула мешочек с золотом сквозь решётку ворот.

   — Ладно, хорошо! — проворчал он, взяв золото. — Времена трудные и будут ещё труднее! Когда лев лежит, кто будет питать шакалов? Неси сама ему свои новости, и как ты сумеешь вытащить благородного Антония из этого места стенаний, я не забочусь об этом! Двери дворца открыты, а вот тут ход в столовую!

Мы вошли и очутились в узком проходе, где, оставив евнуха запирать двери, стали подвигаться вперёд, пока не увидели занавеса. Откинув его, мы прошли в комнату со сводами, плохо освещённую сверху. В отдалённом углу комнаты находилось ложе, покрытое коврами, на котором скорчилась фигура человека с лицом, спрятанным в складки тоги.

   — Благороднейший Антоний, — сказала Хармиона, подходя к нему, — открой своё лицо и выслушай меня, я принесла тебе известия!

Он поднял голову. Его лицо измождено было печалью, спутанные волосы, поседевшие с годами, висели над впалыми глазами, на подбородке белелась небритая борода. Платье было грязно; он представлял из себя жалкую фигуру, казался несчастнее каждого бедняка-нищего, стоящего у ворот храма! Вот до чего довела любовь Клеопатры победоносного, великого Антония, когда-то владыку полумира!

   — Что тебе нужно, госпожа, — произнёс он, — от того, кто погибает здесь один? Кто пришёл с тобой полюбоваться павшим и покинутым Антонием?

   — Это — Олимп, благородный Антоний, мудрый врач, Искусный в предсказаниях, о котором ты много слышал! Клеопатра заботится о твоём здоровье и прислала его полечить тебя!

   — Разве врач может исцелить такую скорбь, как моя? Разве его лекарства вернут мне мои галеры, мою честь, мой покой? Нет! Ступай, врач! А у тебя какие же известия? Говори скорей! Может быть, Канидий разбил цезаря? О, скажи мне это и получишь целую провинцию в награду! А если Октавий умер, то 12000 сестерций, чтобы пополнить сокровищницу. Говори! Нет, не надо! Не говори! Я боюсь слов на твоих устах, а никогда прежде не боялся ничего на земле! Быть может, колесо фортуны повернулось и Канидий разбит? Так? Не надо больше!