Клеопатра

Но ее разведывательная сеть с честью выдержала все испытания: в те бурные времена царица с такой точностью представляла себе ситуацию в Риме, что каким-то чудом ухитрилась направить в сенат свою просьбу именно в тот очень краткий период, когда Антоний имел верховенство над Октавианом.

Поэтому сенат без малейших затруднений подписал соглашение о независимости Египта и признал Цезариона фараоном, а Клеопатру — его соправительницей; в результате бразды правления снова оказались в руках царицы. И теперь, сверх того, у нее был талисман, гораздо более действенный, чем все амулеты фараонов былых времен: имя Цезаря.

Ибо Рим менее чем через два года после смерти императора причислил его к сонму богов. Теперь его будут называть не иначе как «Божественным Юлием»; на месте его погребального костра построят храм, день его убийства объявят несчастливым днем, его статую, вместе со статуей Венеры, будут проносить в процессиях по случаю открытия цирковых игр; наконец, его маска больше не будет храниться вместе с другими изображениями предков, которые семья Юлиев, как и все другие знатные римские семьи, выносила на улицу в моменты очередных похорон: он — истинный бог и потому не имеет отношения к культу мертвых. На человеческой памяти ни один владыка во всей ойкумене не удостаивался после смерти подобных почестей — кроме, может быть, Александра и египетских фараонов.

Придет день, Клеопатра в этом уверена, когда их наследник, Цезарион, тоже приобщится к сей вечной славе: в момент рождения мальчика-царя жрецы древних храмов в долине Нила объявили, что по материнской линии он происходит от богов-основателей Вселенной; а теперь и Запад фактически подтвердил, что мальчик связан с миром звезд через отца, Цезаря, который отныне с небес наблюдает за судьбами смертных.

* * *

Но тогда почему в этот год все складывается наперекор Клеопатре: почему не пришло нильское половодье, почему голод вновь опустошает страну, почему некий авантюрист, блуждая по дорогам Египта, кричит на все стороны света, что он — младший брат Клеопатры, что царица пыталась от него избавиться, но он не умер и трон по праву принадлежит ему?

Совершенно очевидно, что человек этот — ставленник Арсинои. Ее сестра не сложила оружия и никогда не сложит. При первом же промахе царицы она перейдет в наступление.

А совершить промах очень легко: по сирийским пустыням парфяне неуклонно приближаются к северной границе Египта. Чтобы остановить их, Антоний, сам оставаясь в Риме, послал в Сирию алчного и циничного Долабеллу. Старый товарищ Цезаря охотно отправился на Восток. Не столько для того, чтобы попытаться разбить парфян, сколько в надежде на быстрое обогащение; и, в соответствии с неизменным сценарием, который управляет римской политикой с тех пор, как сыновья Волчицы впервые открыли для себя Восток, Кассий поспешил вслед за Долабеллой, чтобы его уничтожить.

С момента возвращения в Александрию Клеопатра чувствовала надвигающуюся опасность и помнила, что ее город, со времени основания, как во дни мира, так и во дни войны, обязан своим величием только морю. Поэтому она уже успела снарядить великолепный военный флот.

Долабелла обратился к ней за помощью. Она, конечно, не забыла, что сразу после гибели Цезаря Долабелла переметнулся к его убийцам. Тем не менее в заговоре он не участвовал, и Клеопатра также знала, что диктатор считал его своим другом. Поэтому царица предпочла стать на его сторону и, как верный союзник, послала подкрепление: те самые легионы, которые оставил ей Цезарь и которые так эффективно поддерживали порядок в Египте во время ее отсутствия.

Однако Кассию удалось загнать Долабеллу, как в ловушку, в одну сирийскую крепость — тот самый Кадеш, под стенами которого Рамсес II когда-то разгромил хеттов[89]. Старый соратник Цезаря покончил жизнь самоубийством. Легионеры, которых Клеопатра послала Долабелле, перешли на сторону победителя. Кассий возликовал и тут же решил двинуться маршем на Египет, который, как он надеялся, сам упадет ему в руки, словно спелый плод.

Клеопатра уже считала себя погибшей; однако в тот самый момент, когда перед ней замаячил призрак второй Александрийской войны, царицу спас чисто театральный поворот сюжета: обеспокоенный новостью о примирении Антония и Октавиана, Брут вызвал Кассия в Смирну.

Кассий с сожалением отказался от своей египетской мечты. В любом случае сейчас было не до Египта, приближалась финальная схватка: Октавиан и Антоний уже готовились к высадке в Греции. Брут и Кассий не особенно этого боялись: они имели девятнадцать легионов. Тем не менее битва казалась неизбежной, а им не хватало решающего козыря: верховенства на море.

Тут Кассий и вспомнил об армаде, которую строила Клеопатра. И без зазрения совести попросил царицу о помощи.