Клеопатра

Если, конечно, все это не подстроил сам царь. Подобные махинации вполне в его духе: возможно, он хотел дать понять эмиссарам Цезаря, что со здешним народом лучше не связываться; гораздо разумнее оставить на троне Флейтиста — такого, каков он есть, — и пусть он, человек изворотливый, разбирается с Неподражаемым городом. С этой непонятной инеугомонной Александрией, которая попеременно бывает то мятежной, то желчной, то влюбленной, то целиком поглощенной своей успешной торговлей и своими удовольствиями; которая иногда кажется такой трусливой, а потом вдруг набирается мужества и становится дерзкой до безумия, готовой вспылить неизвестно почему, сжечь то, чему сама поклонялась еще вчера, — и в первую очередь сильных мира сего.

* * *

Однако на этот раз Флейтист ошибся в расчетах. Он не понял, что римляне не собираются слагать оружие. И не добился ничего, кроме того, что ему обещали документ, подтверждающий его права на диадему; и за эту ленту из белой ткани, которая делает его царем, придется уплатить цену, затребованную Цезарем. Флейтист говорит себе, что там видно будет, что времени у него еще много и что жизнь учит нас слепо полагаться на Тюхе, Госпожу судьбы, которая может мгновенно повернуть колесо удачи.

Но Цезарь уже видит Флейтиста насквозь. Он торопится с отъездом в Галлию, от нетерпения роет копытами землю и сообщает из Рима, что вся сумма нужна ему немедленно.

Флейтист растерялся, придворные тоже. Это уже чересчур, шепчутся они между собой, на сей раз страна должна восстать. Однако у Помпея и Цезаря на все возражения имеется готовый ответ: один из их друзей, банкир Рабирий, готов предоставить требуемую сумму. Флейтист вернет ему долг, как только соберет налоги. Очевидно, их следует увеличить — причем значительно. А чтобы подсластить пилюлю, достаточно предпринять кое-какие меры, которые сделают царя более симпатичным в глазах александрийцев и египетского населения.

Осознает ли Флейтист, что, принимая финансовую помощь от Рабирия, он тем самым приближает вторжение римлян в Египет? Он что — совсем ослеп или успокаивает себя тем, что сейчас необходимо выиграть время, а потом все как-нибудь образуется? Пока, во всяком случае, он мобилизует все свои актерские способности: разыгрывая великодушие, делает широкий жест — провозглашает всеобщую амнистию; более того, окончательно прекращает все текущие судебные дела.

Город, хотя и радуется, начинает подозревать что-то неладное, глухо ворчит. Флейтист чувствует, как его подданными постепенно овладевает гнев, но и на этот раз говорит себе, что надо жить настоящим, а дальше видно будет. Сделка между тем завершается должным образом: в обмен на золото, представленное Рабирием от его имени, царь получает документ, в котором сенат, уступая странной просьбе Цезаря, признает, наконец, его права на египетский престол и торжественно провозглашает его «союзником и другом римского народа».

Сначала все идет, как и было предусмотрено: римляне получают крупный золотой куш, Цезарь возвращает Крассу долги, набирает и снаряжает свои легионы и потом, как всегда быстро и безукоризненно, совершает марш-бросок на запад, а дальше следы его теряются в лесах Галлии. Александрия никак на это не реагирует, и Флейтист наконец переводит дух, решив, что ему удалось выпутаться из трудной ситуации. Но тут, вопреки всем ожиданиям, колесо судьбы делает резкий поворот.

* * *