Клеопатра

Он сам этого пожелал: почувствовав, что слабеет, передал ей дела. Ей уже восемнадцать; нельзя сказать, что он слишком поторопился, тем более что она — старшая. Тем не менее когда он умрет, ей нужно будет отойти в тень и первое место уступить наследнику трона, старшему из двух ее братьев. Этому маленькому Птолемею едва исполнилось десять лет, он еще слишком юн, чтобы скрывать свои чувства, — если только не окажется, что он очень хитер. Но он мальчик, носить диадему подобает ему, таков закон. А Клеопатра должна будет выйти за него замуж — это тоже закон.

Колеблясь, как всегда, между полным отсутствием иллюзий и мечтами о всемирной славе, Флейтист заканчивает свое завещание. Он составил его в двух копиях: одна будет храниться здесь, во дворце, а другую он пошлет в Рим, передаст в ведение тамошнего казначейства.

Эта последняя мера сама по себе показывает, как мало он верил в выполнимость своих желаний, как мало доверял своим четырем отпрыскам. В его жилах недаром текла кровь Лагидов — он тоже составил отравленное завещание и вполне отдавал себе в этом отчет. Например, он лишил Арсиною прав на престол, не предложив ей взамен никакой компенсации. Однако, учитывая то упорство, которое она уже проявила, и ту ярость, которую наверняка вызовет у нее его решение, он не мог не понимать, что она не смирится с такой несправедливостью. Он также знал, что Клеопатра, которая уже вкусила власти, ни крупицы этой власти не отдаст. Ни своему младшему брату, ни даже мальчику-царю, которого отец навязывает ей в мужья; и, наконец, Флейтист знал, что скорее Нил потечет вспять, чем она пустит в свою постель этого тщедушного мальчишку…

Представить дальнейший ход событий не составляло никакого труда, и он, размышляя об этом, несомненно, и развлекался, и печалился. Он, Флейтист, всегда был таким — человеком двойственным, зрителем и актером одновременно; он остро чувствовал присутствие рока, губящего его семью, и знал, что бессилен что-либо изменить. И почему, собственно, он должен переживать? Все это продолжается с тех пор, как Птолемеи обосновались в Египте. Да и четыреста лет назад, когда его предки были мелкими неотесанными мерзавцами и жили в ущельях Македонии, дела, несомненно, обстояли точно таким образом — а может, так повелось еще со времен пирамид, со времен первых фараонов. Тогда какой смысл пытаться изменить порядок мира в тот самый момент, когда собираешься отойти в вечность? Пьеса вот-вот закончится; тот, кто называл себя Новым Дионисом, — всего лишь усталый актер, который сейчас уйдет за кулисы. Другие актеры будут играть в последующих спектаклях. Однако текст пьесы написан раз и навсегда — его невозможно изменить.

И Флейтист запечатывает свое завещание, а на лице его застывает гримаса равнодушия — та самая, с которой в ночи кутежей он наблюдал, как танцуют полуобнаженные мальчики-педерасты. Его любимая дочь, он в этом убежден, не растеряется перед опасностью, окажется на высоте в любой ситуации. Чтобы понять это, достаточно на нее посмотреть: после того как он научил ее управляться с властью, она имеет четкое представление обо всем. О мерах площади и мерах веса, о том, как обрабатывают землю, о математике и о благовониях; ходят слухи, что она и сама кое-что пописывает. Однако с тех пор, как Флейтист вновь стал царем Египта, она уже не удовлетворяется возней с неразборчивыми рукописями. Теперь она хочет, чтобы то, что она узнала, приносило пользу. Конкретную, утилитарную пользу. И всякий раз, как она обольщает кого-то своими словами, нежной мелодичностью своего голоса, про себя — это нетрудно почувствовать — она производит какие-то расчеты.

И ведь она вовсе не жадная, скорее наоборот: ей нравится тратить деньги, жить в роскоши, она — истинная царевна из дома Лагидов; но она любит эффективно вести дела, получать прибыль. В этом увлечении она дошла до того, что организовала ткацкую мастерскую, где выделывают эти маленькие изысканные ковры, которые можно купить только в Золотом городе. Она продает их в Италии, и с большой выгодой. Она даже подумывает о том, чтобы нанять римлянина, который руководил бы ее маленьким предприятием. В общем, она настоящая дочь Александрии. Тем не менее горожане ее не любят. В их глазах она остается «наследницей», дочерью своего отца. И потом, за ней тянется шлейф тайны.