Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Более того, Клеопатра выросла в стране, где своеобразно трактовали роль «слабой половины человечества». Задолго до нее и вообще до Птолемеев египетские женщины имели право заключать браки по своему усмотрению. Со временем их свободы расширились до невиданного в древности уровня. Они наследовали наравне с мужчинами и независимо от мужчин владели собственностью. Замужние дамы не обязаны были подчиняться мужьям. Они могли развестись и претендовать на поддержку после развода. Бывшим женам возвращалось их приданое. Собственность жены оставалась у нее, и транжира-супруг не имел никакой возможности ее промотать. Закон вставал на сторону жены и детей, если муж действовал против их интересов. Римлян изумляло, что в Египте только что появившихся на свет девочек не оставляли умирать: римлянин был обязан воспитать только перворожденную дочь. Египетские женщины выходили замуж позже своих соседок, лишь половина из них – в возрасте Клеопатры. Они занимали деньги и водили баржи, служили в местных храмах, подавали иски и нанимали музыкантов. Будучи женами, вдовами или состоя в разводе, они владели виноградниками, винодельнями, папирусными болотами, кораблями, парфюмерными производствами, мельничным оборудованием, рабами, домами, верблюдами. Есть основания предполагать, что не менее трети птолемеевского Египта находилось в женских руках [23].

Эти реалии так сильно противоречили естественному порядку вещей, что приезжающие иностранцы впадали в ступор. И в то же время, казалось, странные обычаи находились в полной гармонии с землей, где величественная река, дарующая жизнь, текла в обратную сторону, с юга на север, образуя Верхний Египет на юге и Нижний Египет на севере. Нил не только в этом нарушал законы природы: еще он разливался летом и убывал зимой, египтяне собирали урожай в апреле и сеяли в ноябре. Даже порядок посева был обратным. Здесь сначала сеяли, а потом пахали, чтобы прикрыть семена разрыхленным грунтом. Впрочем, для государства, где тесто месили ногами и делали записи справа налево, такое отклонение было как раз нормой. Неудивительно, что Геродот уверял в одном тексте – вероятно, хорошо знакомом Клеопатре, – что египетские женщины ходят на рынок и торгуют, пока мужчины сидят дома и ткут. У нас достаточно свидетельств чувства юмора, имевшегося у Клеопатры, она была остроумной и любила розыгрыши. Нет надобности спрашивать, как она воспринимала следующее наблюдение Геродота: «Мочатся женщины стоя, а мужчины – сидя»[31] [24].

В другом наблюдении Геродот совершенно прав: «в этой стране более диковинного и достопримечательного сравнительно со всеми другими странами». Египет успел очаровать весь мир задолго до Птолемеев. Там имелась древняя цивилизация, неисчислимые странности природы, памятники поражающей воображение масштабности, два из семи чудес света. (Конечно, в те стародавние времена оставалось гораздо больше пространства для чудес, но и пирамиды тогда были выше почти на 10 метров.) В перерывах между кровопролитиями, в основном в III веке до н. э. и до того, как династию из-за собственных пороков начало потряхивать в конце II века, Птолемеи сумели реализовать планы Александра Македонского. В дельте Нила вырос чудо-город, столь же рафинированно изысканный, сколь неотесаны были основавшие его люди. Александрия издали сверкала слепящим светом, вся из роскошного гладкого мрамора, и над этим великолепием горой возвышался ее могучий маяк. Знаменитый пейзаж тиражировался на лампах, мозаиках, керамической плитке. Архитектура города являла собой пеструю, дикую смесь разных культур. В величайшем из средиземноморских портов ионические колонны венчались связками папирусных метелок. Гигантские сфинксы и соколы восседали у входов в греческие храмы. Божества с крокодильими головами в римских одеждах украшали дорические гробницы. Александрия, «будучи величайшим и прекраснейшим городом мира»[32] [25], охраняла землю сказочных богатств и фантастических существ, и римлян туда тянуло как магнитом. Такого человека, как Юлий Цезарь, который, несмотря на все свои приключения, ни разу еще не был в Египте, мало что могло потрясти сильнее, чем сообразительная молодая женщина, явившаяся ему из полотняного мешка.