Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Можно ли сказать что-нибудь хорошее о женщине, которая спала с двумя самыми влиятельными мужчинами эпохи? Можно, конечно, но только если вы не римский историк. В Клеопатре сошлись две грозные стихии: она была женщиной и обладала властью. Умные женщины, как за сотни лет до того предупреждал Еврипид, опасны. Известный римский историк с чувством глубокого удовлетворения обзывает одну иудейскую царицу «всего лишь номинальной правительницей»[4] [4], а через шесть страниц обвиняет ее же в непомерных амбициях и ненасытном властолюбии[5]. В ходу были и более обезоруживающие проявления власти. В брачном контракте I века до н. э. невесте предписывалось быть верной и любящей, а также не подмешивать любовное зелье в еду или питье мужа [5]. Мы не знаем, любила ли Клеопатра Антония или Цезаря, но точно известно, что она умела заставить каждого из них играть в ее игру, то есть, с точки зрения римлян, обоих «превратила в рабов». И это была так называемая игра с нулевой суммой: женская авторитарность в любом случае оставляла мужчину в проигрыше. Жена первого римского императора Августа якобы так объясняла секрет своего влияния на мужа: «…будучи самою во всем более целомудренной, делая с удовольствием все то, что радовало его, и не вмешиваясь ни в какие из его дел, особенно делая вид, что не знает и не замечает предпочтения его страсти»[6] [6]. У нас нет оснований принимать эту формулу за чистую монету. Впрочем, Клеопатра была сделана совершенно из другого теста. Она могла на рыбалке, греясь в лучах ленивого александрийского солнца, спокойно напомнить самому знаменитому римскому полководцу, чтобы не расслаблялся и не забывал о своих обязанностях.

Для римлян греки воплощали собой вольнодумие и пренебрежение к законам. Клеопатра же была виновна вдвойне: во‑первых, происходила из культуры, известной своим «врожденным умением лгать»[7] [7], а во‑вторых, жила в Александрии. Типичный римлянин не видел разницы между экзотикой и эротикой: Клеопатра была плоть от плоти своей темной, плодородной земли и капризной, экстравагантной, поражающей воображение реки – этакое олицетворение потустороннего, мистического Востока. Мужчины теряли из-за нее головы или, по крайней мере, меняли планы. Такой она выведена даже в биографии Марка Антония, написанной Плутархом. Историк XIX века называет ее при встрече с Цезарем «распущенной шестнадцатилетней» [8] (на самом деле она скорее была крайне собранной женщиной двадцати одного года). Скандальная репутация Востока была гораздо старше Клеопатры, но это никого не волновало: царица родилась в греховной стране страстей и излишеств. Неудивительно, что Цезарь стал историей, а Клеопатра – легендой.

Еще больше тумана напустили римские летописцы, которые весьма приблизительно ориентировались в собственной древней истории. Все мы порой, как Марк Твен в забитом туристами Ватикане, предпочитаем копии оригиналу. Так же и античные классики создавали труды, просто подновляя старые сказки. Именно они взвалили на Клеопатру чужие пороки. Историю все время требовалось переписывать и придавать ей все больше лоска, не заботясь о точности. В античных текстах злодеи всегда одеваются в особенно вульгарный пурпурный, едят слишком много жареных павлинов, умащивают тела редкими дорогими маслами, растворяют в кислоте жемчуг. Будь ты мятежной царицей или безжалостным пиратом, судить тебя все равно будут за «гнусную роскошь»[8] [9]. Зло и роскошь считались синонимами, мир переливался пурпуром и золотом. История плотно переплелась с мифом, люди – с богами: это тоже не упрощает нам ситуацию. Клеопатра жила в мире, где можно было запросто поклониться остаткам Орфеевой лиры или увидеть скорлупу яйца, из которого вылупилась дочь Зевса (это случилось в Спарте).

История не просто пишется потомками: она пишется еще и для потомков. Авторы самых надежных из наших источников никогда не видели Клеопатру. Плутарх родился через семьдесят шесть лет после ее смерти (он писал в одно время с апостолами Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном). Аппиан Александрийский работал спустя еще одно столетие, Дион Кассий – спустя два с лишним. История Клеопатры отличается от истории других женщин тем, что мужчины, которые ее сочиняли, – по разным причинам – преувеличивали ее роль, а не старались задвинуть подальше. Связь с Марком Антонием была самой продолжительной в ее жизни, но связь с его врагом Октавианом Августом поистине сделала ее бессмертной. Август разгромил Антония и Клеопатру и, чтобы усилить сияние своей славы, познакомил Рим, так скажем, с «таблоидной» версией египетской царицы: ненасытной, вероломной, кровожадной, властолюбивой. Он раздул роль Клеопатры до невероятных размеров, чтобы то же самое сталось и с его победой и чтобы вывести из игры своего настоящего врага, бывшего шурина. В итоге мы имеем что-то типа драмы «Жизнь Наполеона» в изложении британца XIX века или эпический боевик «История Америки» глазами Мао Цзэдуна.