Клер

Я безмятежно блаженствую и не испытываю от того ни малейших угрызений. Жаль только, что я не могу полнее насладиться каждым днем. Я сам не ведаю того, как много счастья в моей жизни. Мне бы хотелось научиться чувствовать тоньше, воспринимать мир с остротой некоторых больных, раскрыться навстречу всему, что меня окружает, уловить невидимое глазу трепетание бытия и его божественные затишья. Я все время боюсь что-нибудь главное упустить.

В прежние времена я занимался садом для того, чтобы развлечь Клер. Для нее отыскивал редкие растения, устраивал замысловатые и дорогостоящие партеры. Все это, как я теперь вижу, было не вполне в моем вкусе. Пока садовник на свой лад обрабатывает кусты, я брожу по заброшенным уголкам, таящим по весне столько неожиданностей. Я мечтаю о диком, неухоженном саде, где бы цветы разрастались по собственной прихоти. Беда в том, что непринужденное очарование требует исключительной заботы, ведь если сад оставить без присмотра, он попросту зарастет травой. Приходится довольствоваться запущенными участками и грезить о невозможном. Эти же уголки нравятся и Клер. Она приходит сюда любоваться вероникой, пучками огненных левкоев и невесть откуда взявшимся анемоном. Картины эти трогают ее больше, нежели меня. Инстинктивно она ближе к жизни. Когда она обычным, спокойным голосом произносит: «Погода чудесная. Пойди прогуляйся», — душа ее светится радостью, и я понимаю, что она живет не совсем в том же мире, что я. Я радуюсь через нее, как через переводчика.

Все дело в том, что я мужчина, я много работал, привык находить удовольствие в труде, в своих замыслах, в возможности проявить свои дарования. Чувства мои от этого притупились.

Несчастье может враз перевернуть душу, открыть в человеке потайные двери, озарить его. Счастье подкрадывается под сурдинку, застает нас такими, какие мы есть, со всем багажом прошлого и уже сложившимся характером. Рай существует только для ангелов.

Религия не оставляет верующего один на один с его верой и чувствами. Дабы укрепить дух человека, она наполняет его жизнь мелочными предписаниями и дает прекрасные советы, как правильно жить.

Я подумывал написать учебник о том, как обращаться со счастьем, о гигиене души, возвращенной к естественной жизни. В него пришлось бы внести слишком много правил, запретов и предписаний, пригодных в конечном счете для меня одного, и потому я расстался с этой идеей, не забыв, однако, применить к себе параграф первый, запрещающий предмет своего счастья делать целью жизни. Его надобно держать на расстоянии, воспринимать как случайность, радоваться ему, как нежданному подарку.

Вот почему я сменил тему и начал готовить труд о будущем человечества, точнее, о трех господствующих в обществе силах, каковыми являются работа, техника и наука. Проблема эта занимает меня издавна и благодаря накопленному профессиональному опыту мне есть, что сказать.

Для начала я прочитал всевозможные современные исследования, но всякий раз не соглашался с авторами, отчего у меня возникало чересчур много идей. Люди не понимают настоящего — слишком оно беспорядочно, зато не устают оплакивать невозвратимое прошлое и стенать по поводу будущего. Для предисловия я собрал высказывания о будущем, принадлежащие различным эпохам. Все они, за исключением короткого периода надежд, мрачны и ошибочны. В предвидении беспомощны даже самые сильные умы. Тем не менее и по сей день каждый считает нужным сказать свое слово. Разумных идей множество, но если кто и обращает на них внимание, то только для того чтобы возразить. Мы сами не в состоянии разобраться, что для нас действительно полезно, а что пагубно; над нами властвуют и преподносят нам уроки тайные неодолимые силы, события, космические потрясения.

Приступив к разделу о могучей силе современности, именуемой техникой, я почел за благо воздать ей хвалу. Эта сила превосходит нас настолько, что лучше относиться к ней с почтением. Я решил радоваться всему.

Работал я в том самом кабинете, где вел переписку с Франком. Клер не слишком уважительно относилась к моему уединению, входила без предупреждения, присаживалась. Отрываясь от работы, я испытывал одновременно смущение, удивление, радость.

Помнится, я заметил на ней новое летнее платье без рукавов.

— Твое девичье платье? — спросил я. — Останься… Ты сама его шила? Мне хотелось бы увидеть тебя молоденькой девушкой… Представить себе эти невообразимые и потерянные для меня годы… Ты носила длинные платья… Расскажи… Ты была полнее? Глаза, конечно же, не изменились… А шляпки? Ты помнишь какую-нибудь свою шляпу?

— У меня была соломенная шляпа с крупными маргаритками.

— С маргаритками… А ну постой…

Мне кажется, я вот-вот увижу то незнакомое мне свежее, лучезарное, затененное широкими соломенными полями лицо… Нет подлинное лицо Клер — сегодняшнее.

— Из монастыря ты вернулась жить в Шармон… Ну а в Париж ты ездила иногда?

На этот раз вопрос мой звучит настойчиво. Я всегда чувствую, как она пугается и замыкается в себе, лишь только я начинаю расспрашивать о прошлом.

— У тебя были подруги в Париже?

— Были… Мои кузины…