Клерамбо

Сьер 1916 – Париж 1920

В. А. Десницкий

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ.

Роман Роллана "Клерамбо", записанный в давние годы империалистической войны (1916-1920), в наши дни, под грохот пушек на Дальнем Востоке, в свете циничного "пацифизма" женевских разоружителей снова становится произведением не только историческим и не столько повестью о временах прошедших, сколько действенным документом живой современности.

Мы стоим накануне новой мировой войны. Женевская болтовня имеет целью только скрыть от масс, что война уже началась. Миротворцы из Лиги Наций думают не о предупреждении новой мировой бойни, а только о том, чтобы лучше к ней подготовиться, чтобы туже стянуть кольцо классовой ненависти вокруг СССР, железной цитадели мирового революционного пролетариата.
И снова, как накануне 1914 г., буржуазия мира спешно мобилизует все средства отравления, затемнения сознания народных масс. Она снова, во имя цивилизации и культуры, родины, справедливости, бога, зовет народы Европы и всего мира к взаимному истреблению, зовет к крестовому походу против социалистической родины революционного пролетариата.
В кампании цинической лжи, беззастенчивого обмана, художественная литература капиталистических стран играет громадную роль. В прозе и в стихах писатели Запада и Америки "ликвидируют" тяжелые воспоминания империалистической бойни, они снова пытаются воскресить героику и пафос националистических войн во имя "родины", во имя "блага народов".
В свете назревающих событий обращения памяти к тем произведениям мировой литературы, которые, в большей или меньшей мере, показывали истинное лицо мировой войны, приобретают громадное политическое значение. В ряду таких произведений одно из первых мест, несомненно, занимают произведения Романа Роллана, одного из истинных гуманистов, лучших представителей буржуазной цивилизации, создателя Жана-Кристофа, автора "Предтеч" и "Над схваткой".

* * *

Было бы ошибкой считать "Клерамбо" документом автобиографическим в полном и строгом смысле этого слова. Разумеется, моменты личных переживаний Романа Роллана вошли в трагедию Клерамбо, нашли в ней свое художественное выражение. Сам Роман Роллан прошёл скорбный путь честного "гуманиста" в героической борьбе "одного против всех". В этом смысле прав Ст. Цвейг, когда он говорит о "Клерамбо": – "Здесь… собрано все, что было рассеяно по манифестам и письмам, здесь в широком художественном переплетении являются все многообразные формы его деятельности".

В сентябрьские дни 1914 г. Роллан писал одному из своих друзей: – "…Моя обязанность заключается в том, чтобы… спасти от потопа последние остатки европейского духа". 3 августа того же года он записывает в дневнике: – "Эта европейская война – величайшая катастрофа за много столетий, гибель наших самых дорогих надежд на братство людей". И через несколько дней: – "Я хотел бы уснуть, чтобы больше не просыпаться". "Всякое насилие мне ненавистно", – пишет он Жуву. Во "введении" к "Клерамбо" (1917 г.) мы читаем: – "Всякий человек в истинном смысле этого слова должен научиться оставаться одиноким среди себе подобных, думать один за всех, – и, если понадобится, один против всех"
Бесплодная перекличка Роллана в годы войны, в поисках истинных "гуманистов", с Г. Гауптманом, Верхарном и другими пашами войны "до победного конца", его работа в Красном Кресте, нобелевская премия "мира", даже его пламенные манифесты и статьи сборников "Над схваткой", "Предтечи", все эти моменты борьбы с войной, борьбы за мир, моменты наивного мелкобуржуазного пацифизма нашли свое отражение в романе. И все же Клерамбо не автопортрет, не alter ego самого Романа Роллана.
О себе "я буду говорить, – заявляет Роллан, – не надевая маски, не прикрываясь вымышленным именем". И он прав: он никогда не пользовался маской и не нуждается в ней. В этом смысле его недавний гордый и презрительный ответ польским "пацифистам" на их предложение принять участие в лицемерной кампании борьбы за мир является блестящим тому доказательством.
"Клерамбо", в понимании самого автора, – "история свободной совести", "история свободомыслящего человека во время войны". Роллан развернул трагедию этой "свободной совести", показал невозможность честного "свободомыслия" в лживом классовом буржуазном обществе.
Клерамбо – человек таланта, высокой художественной одаренности, честный перед самим собой, он выше основной массы своего класса; но в то же время он – типичный представитель мелкобуржуазной интеллигенции, ее лучшей части, искренно настроенной "гуманистически". Для Клерамбо слова – Родина, Справедливость, Право, Свобода, Прогресс – были символическими фетишизированными выражениями лучших завоеваний буржуазной культуры, которую он мыслил как общечеловеческую. Он верил, что эти начала – основные движущие силы европейского общества, воспитанного на принципах Великой Французской Революции; для него слово Бог было олицетворением человеческого Разума, вечной Справедливости, источником внеклассовой Морали.
И с этими фетишами лживой буржуазной цивилизации герой Роллана расстался, ликвидировал их. Он возненавидел "воинственный идеализм" буржуазной интеллигенции, ибо "производимое им отравление повреждает мир", ибо он "населяет его галлюцинациями, принося им в жертву живых людей". "Своих великих богинь: Родину, Право, Свободу" он прежде всего "лишил прописных букв". Клерамбо увидел, как "спадает платье кошачьей вежливости, в которое рядится цивилизация, и во всей своей наготе показывается жестокий зверь". Но Клерамбо даже и из жизни ушел с убеждением, что "свобода в том и состоит, что свободный человек является для себя некиим законом вселенной". Он не преодолел до конца всех фетишей мелкобуржуазного индивидуализма. Как честный мелкобуржуазный пацифист, искренний и слепой, он проклял войну, но остался верен своей "ненависти" ко всякому насилию. Он боится и пролетарской революции, ибо, думает он, и она "тоже будет угнетать". Он умер, так и не разрешив вопроса, который ему поставил Моро: нация или революция? Он так и не понял, что путь к истинному миру народов только один – в войне против войны, что войне наций нужно противопоставить войну классом, что только гражданская война сделает невозможными империалистические войны, что только победа пролетариата положит конец всякому классовому угнетению, что только диктатура пролетариата явится введением в истинную историю мира, в историю великой общечеловеческой цивилизации.
Клерамбо погиб и не мог не погибнуть, не изменивши своему гуманитарному беспочвенному пацифизму, идеалистическому пацифизму мелкобуржуазного интеллигента-одиночки, бессильного в борьбе с классовым эгоизмом буржуазных хозяев мира и в борьбе с пережитками собственного "идеализма".
Ромэн Роллан пишет в своем дневнике ("Прощание с прошлым", русский перевод в "Красной нови" за 1931 г., No 7): – "Вместе с Клерамбо я шел крестным его путем". Но пришел он не туда, куда неумолимая судьба привела героя его романа. Уже роллановский "пацифизм" в "Клерамбо" по существу – "осуждение настоящего", проклятие культуре капиталистического общества. Уже в "Предтечах" "русская мысль" для Роллана – "авангард мысли мировой".
А в "Прощании с прошлым" Роллан окончательно хоронит все пережитки идеалистических мелкобуржуазных иллюзий, которые были характерны для индивидуалистического пацифизма Клерамбо.
"На крестном пути Клерамбо, – пишет Роллан, – я сопровождал его только в качестве беспристрастного наблюдателя, проникнутого симпатией к величию героев и к высоким целям, поставленным ими перед собой, но отвергающего насильственный и кровавый характер их средств. Я совсем не был человеком действия, я был человеком мысли… В тот момент моей духовной эволюции я не хотел компрометировать свою роль бдительного интеллигента, стоящего "над всеми схватками", вмешательством в то дело, которое я тогда ошибочно считал схваткой политических партий. Теперь я судил бы иначе".
Тогда, в средине 1919 г., – продолжает Роллан, – мне еще не чужда была "надежда воздвигнуть "крепость" международного духа… на основах светлого, свободного и бесстрашного индивидуализма"; с другой стороны, "стрелка компаса показывала на Север, на цель, к которой идут авангарды Европы"… Но мир, – заключает он, – "раскололся на два лагеря", "углубилась пропасть между Интернациональным капитализмом и другим великаном – Союзом рабочих пролетариев", самый ход событий, – заявляет художник, – "заставил меня перешагнуть эту пропасть и стать в ряды СССР".
Это решительное заявление подписано Романом Ролланом 6 апреля 1931 года.