Клетка

А что происходит на самом деле… Я вижу все со всей объективностью, без эмоций и предвзятости, будто я — отдельный индивидуум, находившийся в клетке и ставший свидетелем всего этого. (Спаси Господи того, кому и вправду выпало такое! Да от этого можно сойти с ума… хотя я сомневаюсь, что есть время сойти с ума, пока находишься в этой клетке с существом, которым я становлюсь.)

Я отчетливо вижу сцену внутри этой клетки. Существо бросается на обитые войлоком стены, рвет их когтями и острыми клыками. Падает на пол, ползает с минуту, рычит, потом снова прыгает на стены. Им движет внутренняя ярость, которая снова и снова вызывает безумную страсть. Оно останавливается только затем, чтобы вызвать в себе новый приступ ярости, после чего снова прыгает, яростнее, чем прежде, пока наконец его энергия не иссякает и оно не падает ниц, тяжело дыша и выжидая. Прошлой ночью оно попыталось вышибить дверь, но она оказалась достаточно крепкой.

Интересно, слышит ли моя жена звуки, которые существо производит, когда бросается на стены? Или хуже, куда хуже — звуки, слетающие с рычащих губ? Это было бы ужасно. Просто отвратительно.

Вчера за ужином, когда мы ели, я заметил, как она на меня смотрит. На ужин был стейк. Я всегда любил недожаренный стейк. Но она смотрела на меня так, словно ждала, что я буду разрывать мясо, точно какой-нибудь дикий зверь. Может, и слышит… Слава богу, что ничего не видит! У нее и без того уходит несколько дней на то, чтобы прийти в себя… чтобы снова стать прежней.

7 мая

Сейчас, конечно, я вполне нормален.

Я совершенно в своем уме.

Мне пришло в голову, что я этого еще не сказал, а сказать это необходимо. Если кто-нибудь когда-то прочитает это, то он должен понять, что я не безумный. Это не болезнь мозга, а болезнь тела. Это чисто физическое. Должно быть, так, учитывая происходящие физические изменения. Я еще не писал об изменениях. Это будет очень трудно, хотя я вижу это со всей объективностью. Я вижу свои руки и тело, чувствую лицо. Лица я, конечно, не вижу, потому что зеркала нет. Если бы у меня сохранилось в памяти, что сделалось с моим лицом, — не знаю, смог бы я это пережить. И не знаю, смогу ли я описать это честно или правдиво. Возможно, в одну из ночей я прихвачу с собой этот дневник в клетку и буду писать, сколько смогу, — буду описывать перемены, происходящие в теле, и буду делать это до тех пор, пока мой мозг будет в силах совладать с этим напряжением… когда это будет уже не мое тело.

Вопрос, который мучит меня больше всего, заключается в том, страдал ли какой-нибудь другой человек когда-либо от подобной болезни? Мне почему-то кажется, что мне было бы легче примириться с ней, если бы я знал, что не одинок. Это не тот случай, когда мучиться за компанию легче; просто мне бы хотелось убедиться в том, что со мной не происходит ничего необыкновенного, и в том, что я страдаю не по своей вине. Я бы с большим терпением сносил эти испытания, если бы знал, что их нельзя избежать.

Я пытался найти случай, похожий на мой. Я проделал серьезную исследовательскую работу… достаточно серьезную, чтобы вызвать подозрения у сотрудницы библиотеки, будь она человеком суеверным. Но нет. Эта толстая старая дева занята только собой, и, по-моему, она думает, что ликантропия — это наука о бабочках. Меж тем мои исследования ни к чему не привели. В заплесневелых старых томах, в больших кожаных переплетах, книгах по психологии зафиксированы только легенды, или рассказывается о безумии. Есть случаи, которые схожи с моим в описанных деталях, но в каждом из них человек был душевнобольным. Физических изменений не происходило, хотя иногда сумасшедший, бедняга, думал, что они реальны. И тем не менее… должно же быть какое-то основание для легенд. Во всех мифах и сказках есть зерно истины. Я придерживаюсь этой точки зрения. Должен ведь я чего-то придерживаться.

Мой дедушка со стороны отца был родом с Балкан. Откуда-то с Трансильванских Альп. Не знаю, имеет ли это какое- то значение, но большинство историй о мнимых чудовищах берут свое начало именно в тех краях. То, что Трансильвания — нездоровая местность, уж это точно. И я чувствую, что болезнь моя — наследственная. Не мог же я подхватить ее где-нибудь. Я всегда был человеком умеренным, чистоплотным. Во всем соблюдаю сдержанность. Я не пью, не курю, не увлекаюсь женщинами и всегда отличался хорошим здоровьем. Поэтому я уверен, что болезнь — врожденная. Я страдаю за грехи своих предков, и это насмешка судьбы — ужасная насмешка злой судьбы, которая наказывает невинного за преступления виновных.