Клетка ангела (СИ)

Молодой и подтянутый в пятьдесят пять лет сенатор от Калифорнии источает обаяние и харизму. Его густые золотисто-светлые волосы едва тронуты сединой, глаза ярко-голубого цвета, а улыбка достаточно яркая, чтобы осветить склад.

Неудивительно, что они сравнивают его с Кеннеди; он мог бы быть еще более красивым братом покойного президента.

Я ищу признаки зла на его ровных чертах лица и не нахожу. Но опять же, зачем мне? Каким бы красивым ни был Брэнсфорд, он не может сравниться с темной магнетической привлекательностью Николая, и я знаю, на что он способен. Я не единственная, кого ослепил Николай. Даже одурманенная анестезией, я не могла не заметить жадных взглядов медсестер, исподтишка бросавших на него.

Я никогда не была на публике со своим работодателем, но я представляю, как трусики спадают налево и направо, когда он идет по улице.

При этой мысли меня пронзает странный приступ ревности, и я понимаю, что отвлекаюсь от ключевого вопроса.

Почему?

Почему ведущий кандидат в президенты хотел убить меня и мою маму?

Это не имеет никакого смысла. Никак нет. Мама не могла бы быть дальше от политики, если бы жила в амазонских джунглях, а Бог свидетель, я не слежу за этими вещами. Как ни неловко это признавать, я даже не голосовала на последних выборах, потому что была слишком занята поступлением в колледж и всем остальным. Я никогда не встречала Брансфорда ни в каком качестве; У меня хорошая память на лица, а его запоминается лучше, чем у большинства.

Может быть, мама как-то с ним столкнулась? Может, в ресторане, где она работала?

Это возможно, теоретически. Высококлассный отель, к которому примыкает ресторан, посещают всевозможные VIP-персоны. Может быть, Брансфорд останавливался там во время визита в Бостон, и мама видела, как он делал то, чего не должен был делать.

Но тогда почему он хотел убить и меня? Если только… он не боялся, что мама рассказала мне все, что знала о нем?

Святое дерьмо. Может, она спрятала какие-то улики в своей квартире, и он думает, что я знаю, где они.

Взволнованный, я сажусь и со стоном падаю на груду подушек. Анестезия определенно проходит, потому что это движение причиняло боль . Много. Мне казалось, что в мою руку вонзаются горячие ножи, и остальное мое тело чувствует себя не намного лучше.

Как будто меня сбил с ног настоящий грузовик, а не убийца размером с одного человека.

Прежде чем я успеваю отдышаться и сосредоточиться, дверь открывается, и входит Николай с подносом с накрытой посудой.

Мое сердце начинает бешено колотиться, и то немногое, что я успел восстановить, опорожняет мои легкие.

Без завесы шока, притупляющей мои чувства, и суетящегося вокруг меня медицинского персонала, его воздействие на меня разрушительно, ужасающе мощно. Я никогда не встречала мужчину, который мог бы заставить мое тело реагировать, просто войдя в комнату. И дело не только в его внешности; это все о нем, от грубой животной силы в его поразительном янтарно-зеленом взгляде до ауры власти, которую он носит так же удобно, как один из его костюмов, сшитых на заказ.

Сейчас он одет более небрежно в темные джинсы и голубую рубашку на пуговицах с закатанными до локтей рукавами. Я понимаю, что он, должно быть, переоделся и принял душ, пока я была под наркозом; Мало того, что его одежда отличается от той, что он носил в машине, но и пятно на его скуле исчезло, а его волосы цвета воронова крыла влажно зачесаны назад, обнажая резкую симметрию его поразительных черт.

Мои глаза жадно скользят по его лицу, от толстых черных линий его бровей до полных, чувственных очертаний его рта. На этот раз она не изогнута в его темной, циничной манере; вместо этого улыбка на его губах теплая, с оттенком тревожной нежности.

«Я попросил Павла разогреть остатки и приготовить разные закуски», — говорит он, пересекая комнату и приближаясь ко мне, пока я рефлекторно выключаю телевизор. Его глубокий, шероховатый шелковистый голос ласкает мои уши, он гораздо приятнее, чем резкий тон диктора. Поставив поднос на мою тумбочку, он садится рядом со мной и начинает открывать тарелки одну за другой. «Я подумал, что ты, возможно, имеешь дело с некоторой тошнотой, поэтому у меня есть простой тост».

Ух ты. Мог ли он быть более внимательным? Если бы я своими глазами не видела, как он убивает и пытает, я бы никогда не поверила, что он способен на такую жестокость — даже с той мрачной, опасной атмосферой, которую я продолжала исходить от него.

— Спасибо, — бормочу я, стараясь не думать о его руках, держащих лезвие, разрезавшее человека, когда он протягивает мне поднос, позволяя мне выбрать то, что я хочу. Там есть все, от нарезанных фруктов до фаршированных блинчиков, мясного ассорти и различных сыров, но меня все еще тошнит, особенно когда ужасные образы отказываются покидать мой разум, поэтому я просто хватаю простой тост и горсть винограда.