Клетка для мятежника

— Вот как? — Роберт отошел от стола и уселся у очага, где на полу лежали подушки и сидеть было удобно. Он взял книгу, раскрыл ее, но так и оставил. Указав Эндрю на кресло, он сказал: — Не всегда же нам ссориться, знаешь ли. Совершенно не обязательно нам с тобой быть врагами. Садись, прошу тебя.

— Просите меня?

Роберт, улыбаясь, пожал плечами.

— Ты забываешь: когда ты сделаешь то, что я тебе велел, ты станешь и моим королем.

Королем? Королем для этого человека? Разве не останется он мятежником? Неужели он станет кланяться, и выполнять приказания, и клясться в верности? И если Эндрю велит ему что-то сделать, он подчинится?

Было глупо даже в шутку думать о таком. Роберт никогда не станет выполнять чьи-то приказания. О, конечно, он будет говорить, что Эндрю — король, но он ни перед кем не склонится...

И тем не менее сейчас он терпеливо ждал, пока Эндрю усядется, и на лице его не было ни гордости, ни высокомерия. Более того, Роберт в отношениях с Эндрю проявлял почти пугающую честность — честность гораздо большую, чем это делал еще кто-нибудь из взрослых.

Эндрю чувствовал, что может спросить Роберта о чем угодно, и тот ему ответит.

Мысли Эндрю разбежались от такой перспективы, и все еще растерянный, он подошел к очагу и уселся.

Как только Эндрю опустился в кресло, Роберт налил себе вина и снова заговорил; на этот раз тема разговора захватила Эндрю полностью:

— Ты знаешь о пророчестве и тех бедах, которые оно уже вызвало. По правде сказать, в нем много неясного... Но даже несмотря на это, между Ангелом Тьмы и Союзницей существует глубокая постоянная связь.

Ангел Тьмы... это Нэш... а его мать — Союзница.

— Какого рода связь? Роберт не смотрел на Эндрю.

— Нэш сказал мне, что любит твою мать и что им суждено быть вместе.

Ложь! Слово жгло язык Эндрю, как яд, который хочется выплюнуть... но разве он мог? Мама так многого ему не рассказывала — говорила, что он не поймет. Может быть, это одна из таких вещей?

Эндрю взглянул на Роберта и обнаружил, что зеленые глаза откровенно наблюдают за ним. Роберт продолжал:

— Я никогда не мог доверять Ключу и говорил Дженн, когда она стала джабиром, что не смогу доверять и ей, раз она соединена с Ключом. И после этого она... присоединилась к Нэшу и ко мне на поле битвы. — Роберт помолчал; Эндрю, затаив дыхание, ждал продолжения. — Она не дала мне использовать против Нэша Слово Уничтожения.

Эндрю проглотил комок в горле, который его душил и не давал как следует вдохнуть воздух.

— Вы хотите сказать... что она намеренно встала на сторону Нэша? Вы имеете в виду, что моя мать...

— Я сам не знаю, что хочу сказать. С тех пор я с ней не разговаривал, так что не могу сказать, что она думает.

— Она говорила, что пыталась спасти вам жизнь.

В глазах Роберта снова появилось загнанное выражение. Некоторое время он молча смотрел в огонь.

— Моя жизнь значения не имела. Важно было уничтожить Нэша.

— Вы... вы пытаетесь настроить меня против матери, да? Потому что знаете: она будет против того, что вы заставляете меня сделать. Она никогда ни слова не говорила о том, чтобы мне стать королем! — Эндрю поднялся с кресла, яростно моргая, чтобы не дать пролиться слезам: он не мог одновременно испытывать и стыд, и гнев. — Она никогда не говорила плохо о вас. Она только говорила, что вы... что вы не всегда такой, каким вас считают люди, но ни разу... ни разу она не предположила, что вы можете оказаться предателем. А вот вы... вы хотите, чтобы я убил собственного кузена, а теперь еще хотите заставить меня поверить, будто мама предаст салти и Люсару человеку, которого она презирает больше всех на свете! Как вы можете так говорить! Я думал, что вы с ней по крайней мере на одной стороне! — Роберт поднялся на ноги, но Эндрю попятился от него, подняв руки, словно защищаясь. — Нет, я не собираюсь больше ничего слушать! Я хочу, чтобы вы отвезли меня обратно, потому что я никогда не стану помогать вам, слышите! Никогда!

С этими словами Эндрю повернулся и выбежал из пещеры, потому что иначе он расплакался бы, а он не делал этого, даже когда умер его отец, а мать оставила его в Мейтленде.

Роберт сгреб угли, приготовил одеяла для ночлега, убрал последние миски и нагрел воды, чтобы помыться. Все это время он спокойно насвистывал, старательно сохраняя спокойное выражение лица, несмотря на глубокую внутреннюю озабоченность.

Ему нельзя было ошибиться: времени оставалось так мало. Эндрю был мягким, ласковым, добрым, чувствительным к малейшему изменению настроения Роберта; его присутствие так мучительно напоминало каждую минуту о тех мимолетных головокружительных часах, когда Роберт позволял себе верить, будто они с Дженн любят друг друга. Эта вера поддерживала его в стольких испытаниях: воспоминание о Дженн, о том, как она его понимает, значило для Роберта больше, чем он мог высказать. Разрыв с ней лишил его какой-то части его существа — как если бы конечность оказалась поражена параличом.