Клетка для мятежника

Внезапно на грудь де Массе обрушилась неимоверная тяжесть, не давая вздохнуть, заставив его раны кровоточить. Не испытывая страха, он открыл глаза и увидел нависшего над ним Нэша.

— Вы хотите, чтобы я убил вас, да? — проревел тот; де Массе понял, что рассчитывать на помощь его людей нечего. Они внезапно обнаружат, что подняться по лестнице невозможно; да Нэш и убьет всякого, кто попытается.

Нэш стиснул кулак, и добела раскаленная боль пронзила де Массе от ног до головы. Его тело выгнулось на постели, потом бессильно рухнуло, сотрясаемое судорогами.

Нэш наклонился над бароном, его дыхание, казалось, вонзалось в истерзанное тело.

— Вы не умрете до тех пор, пока не откроете мне все свои секреты. Я знаю, что они у вас есть мои люди за вами следили. Я знаю вас давно, Люк, еще с тех времен, когда вы были мальчишкой. Мне известно, что вы никогда не простили мне Валену, не простили того, что она стала моей. Что ж, я позволю вам владеть Валеной, можете быть счастливы, — но ценой всех ваших секретов.

— Никаких... секретов... у меня нет, — выдавил де Массе; каждое слово было для него пыткой.

— У каждого человека есть секреты, Люк. И я желаю узнать ваши. Когда вы откроете мне все, я позволю вам спокойно умереть. Вы же знаете: я бываю милосерден, когда это соответствует моим интересам.

— Ничего... такого... я не знаю.

— Вы за мной шпионили? Сговаривались с Врагом? Вот в чем дело? Предали меня, предали собственный народ, переметнулись? — Когда де Массе ничего не ответил, Нэш снова стиснул кулак.

Боль пригвоздила де Массе к постели, как удар молнии. Он ослеп, его легкие лишились воздуха, тело — крови, сознание — воли к жизни.

Однако мертв он не был. Да и не будет: Нэш умел длить эту пытку бесконечно. Не причиняя ущерба телу, он извлекал боль из самых глубин существа жертвы. Де Массе знал, что за последние годы именно на такую участь Нэш обрек десятки человек, и всегда подозревал, что однажды тоже подвергнется этой пытке.

— Что вы сделали? — прошипел Нэш прерывающимся от ярости голосом. — Говорите!

— Не скажу... ничего... чудовище! — Де Массе лишился зрения, руки и ноги перестали ему повиноваться. — Поздно! Мои секреты... вам не узнать. Я поклялся... вы никогда...

Нэш схватил его за плечи и встряхнул, швыряя вопросы в лицо барону. Потом он взял чашку, понюхал остатки питья и в ярости разбил об пол... де Массе понял, что по крайней мере этот его секрет стал Нэшу известен.

Удар в лицо походил на ласку по сравнению с болью, которую испытывало остальное тело. Однако де Массе удалось отстраниться от своих страданий; он словно плавал в дюйме над ними, осознавая их, но не испытывая.

— Вы не умрете, пока я вам этого не разрешу! — Нэш снова вцепился в де Массе, оторвал его от постели и встряхнул. — Вы все мне расскажете! Что вы прячете? Кого выгораживаете? Дугласа? Дженн? Эндрю? Кенрика? Да, конечно, Кенрика! Вы с ним в сговоре... нет, скорее дело в малахи. Да? Проклятие, де Массе! Вы будете говорить!

Теперь де Массе ощутил другую пытку: где-то в глубине его души рождалось непреодолимое желание все рассказать, выпустить на свободу истину, дать ей раствориться в вечернем воздухе, чтобы насладиться ею в последний раз перед смертью.

— Не моя... тайна... — сумел он прошептать. Дыхание его прервалось, воздух без усилий покидал его тело, пока оно не стало лишь пустой скорлупой. Де Массе еще чувствовал, как Нэш бросил его на постель, как с проклятием отвернулся. Он еще ощущал, как зло, исходящее от этого человека, отравляло воздух, просачивалось в доски пола, в штукатурку стен, в дерево мебели. Зло вечерний ветерок выносил в окно, рассеивал в холодной весенней ночи...

Потом барон де Массе перестал чувствовать что бы то ни было.

— Простите, ваше преосвященство!

Слова, такие знакомые, так часто произносившиеся им самим, укололи слух Годфри, как снежинки, которые несет зимний ветер. Годфри поднял усталые глаза от бумаг, усеивающих его стол, и взглянул на монаха.

— Да, брат мой?

— Там вас хочет видеть какой-то человек. Он говорит, что пришел по делу чрезвычайной важности.

Годфри подавил вздох. Он был епископом всего два дня, но новые обязанности уже легли на него тяжелым грузом. С того момента, как во время мессы накануне было объявлено о смерти Брома, его осаждали просители. Годфри пытался никому не отказывать в разговоре, но прошлой ночью он спал всего пять часов... и его все еще тревожил непонятный случай с Осбертом.

И к тому же этим утром Кенрик удостоил нового епископа первой аудиенции.

— Назвал этот человек свое имя?

— Нет, ваше преосвященство. Но он настаивает, что должен увидеть вас немедленно, сегодня вечером.

— Хорошо. Он в приемной?

— Да, ваше преосвященство. Привести его?

— Да, пожалуйста. — Годфри протянул руку к чашке с чаем, но напиток давно уже остыл. Кипы бумаг на столе ничуть не уменьшились с тех пор, как Годфри на рассвете сел за стол... Даже с умелой помощью Френсиса, Олера и дюжины других монахов дело шло медленно: в последние годы епископ Бром пренебрегал работой. Годфри мог только молить богов послать ему силы для таких трудов.