Клетка для простака. Тот, кто шепчет

Старой квартиры на Адельфи-Террас, 1, больше не существовало. Так называемый прогресс уничтожил эту благородную улицу, чтобы освободить место для новых многоэтажных контор, чьи полированные вешалки были слишком роскошны для поношенной шляпы доктора Фелла. Он отнюдь не возражал против такой перемены; неизвестно даже, заметил ли он ее вообще. Дом в Хампстеде был комфортабельным и спокойным, что, собственно, он и любил. Там хватило места для всех его книг, каковых, как говорили, было великое множество.

При доме был сад с железной скамьей, достаточно прочной, чтобы выдержать вес доктора Фелла, и место для игры в крокет, на случай, если какой-нибудь особе, пребывающей в здравом уме, взбредет в голову предаться столь редкостной забаве. Но старая квартира была полна воспоминаний о выкуренных трубках, о выпитом пиве, о хорошей работе, запечатленной на бумаге, и о плохой работе, разорванной на клочки, о беседах, затягивавшихся далеко за полночь, и даже о криминальных делах, доведенных до не совсем обычной развязки.

К тому же были и хлопоты, связанные с переездом. Доктор и миссис Фелл провели в новом жилище уже целый месяц, но по крайней мере кабинет доктора Фелла все еще пребывал в состоянии хаоса.

В ту самую минуту, когда очередная порция книг благополучно перемещалась из ящиков на полки, ему на глаза непременно попадалась какая-нибудь старая и (в данный момент) чрезвычайно интересующая его книга, которую он не видел год или два. Он тут же усаживался в кресло и просматривал ее, пыхтя от изумления. Поэтому на распаковку книг у него ушло целых три недели, и поскольку он всегда клал книгу там, где ему случалось стоять или сидеть, то в кабинете выросли целые горы. Книги загораживали банку с табаком, покрывали рояль, шаткими кипами высились на всех стульях, в результате чего полки на одной из стен были по-прежнему почти пусты. Но доктор Фелл бродил среди этой неразберихи, разглядывал то одно, то другое и был вполне доволен.

Итак, в десять часов того воскресного вечера доктор Фелл сидел за своим письменным столом под лампой молочного цвета с сигарой во рту, пинтой пива у локтя и старался построить карточный домик. Но недоконченный домик то и дело разваливался, а его строитель рассеянно чертыхался. Затем он делал карандашом пометку в блокноте, словно то была строительная спецификация. Один раз он на несколько минут прервал строительство, чтобы заглянуть в свои заметки. Казалось, он был чем-то недоволен.

Вскоре после десяти минут одиннадцатого к нему явился сердитый и еще менее довольный результатом своих трудов суперинтендент Хедли.

Пока доктор Фелл звонил, чтобы принесли бутерброды и пиво, Хедли внимательно рассматривал комнату.

– Я вижу, – сказал он после тщательного обследования, – что на сегодня расстановка закончена. Вы повесили над камином маску колумбийского демона и между окнами водрузили щит. Если мне не изменяет зрение, с прошлой недели на полках прибавилась по меньшей мере еще одна дюжина книг. Мои поздравления.

Доктор Фелл хмыкнул.

– Вам не хочется шутить, – сказал он, не поднимая глаз. Доктор хмурился, раздувал щеки над своей работой и оставил ее лишь тогда, когда сигарный дым попал ему в глаза. – Итак, Хедли?

– Вы о Чендлере?

– Да, о нем.

– Было бы очень неприятно, – сказал Хедли, бросая портфель на рояль, – признать, что вы были правы, даже не зная, что именно вы хотите сказать. Я не знаю вашу версию. Не имею о ней ни малейшего представления. Сегодня вы весь день только и делали, что возмущались по поводу отсутствующего…

– Чендлера? – прервал его доктор с терпеливой настойчивостью.

– Что до Чендлера, что могу вкратце сказать, что мы имеем еще одно чудесное убийство.

Доктор Фелл поднял голову. На его крупном лице была написана недоверчивость.

– Чудесное? Вздор! Невозможно!

– Да, – с горечью проговорил Хедли. – «Это невозможно, поскольку чудес не бывает». Попробуйте его раскрутить.

Хорошо, взгляните на факты. По телефону я вам их вкратце перечислил. Они опять достаточно просты. В Чендлера три раза выстрелили из оружия малого калибра, вероятно из револьвера. Выстрелы были произведены из конца зрительного зала, где было очень темно.

Если убийцей был человек посторонний, то ему не составляло труда проникнуть в мюзик-холл. Просто войти с улицы. Все двери были открыты. В фойе было темно. За партером идет парапет, обтянутый тканью, высотой в восемь или девять футов. Убийца мог через ткань выстрелить в Чендлера, который находился на освещенной сцене, и тут же уйти. Его никто не услышал, потому что какой-то артист, маньяк с Дикого Запада, в течение всего представления щелкал хлыстом.

Теперь о главном. Совершенно ясно, что никто из присутствовавших в мюзик-холле не мог совершить это убийство, правда, если исключить Мэдж Стерджес и Бренду Уайт. Почему? Потому что все остальные собрались около сцены. У них общее алиби. Все они могут поклясться, что ни один из них не был в состоянии вытащить револьвер и трижды выстрелить в Чендлера с интервалом в несколько секунд так, чтобы другие ничего не заметили. Эту мысль можно сразу отмести.