Клетка семейного очага

Он был стройным, не лысым и по-мужски красивым. Она – это была она, Арина. Такая как в жизни. Точь-в-точь. Видеть ее и не сметь прикоснуться, оказалось такой мукой, что Алексей сразу же возненавидел этого красавчика, небрежно обнимавшего ее за талию. Арина улыбалась одними глазами, и только один Зотов из всей этой толпы физически ощущал, как ей плохо. Одиноко и страшно. Их поздравляли. Арину и ее мужа. Мелькали знакомые и незнакомые лица, в носу щекотало от странной смеси запахов парфюма и спиртного, а ноги скользили по натертому паркету. Все это отмечалось его сознанием в то время, пока он двигался по залу к ней. Двигался с одной целью: вырвать ее из рук этого красавца и увести отсюда. Он боялся, что опоздает, ее освободит кто-нибудь другой, потому что не могут же все на этом празднике быть слепыми. Не могут не видеть, как ей плохо. Зотов подошел совсем близко. Он уже встал перед ней лицом к лицу, но Арина его явно не замечала. Рука, которую она протягивала очередному поздравителю, скользила мимо него, чуть не задевая. Он чувствовал кожей тепло ее руки, смотрел прямо в глаза, но взгляд Арины оставался все таким же невидящим. Вдруг Зотов почувствовал ледяное прикосновение чьих-то пальцев к своему лицу. «Зотов, Зотов, проснись, ты пугаешь меня своими стонами!» – он открыл глаза и тут же в ужасе отшатнулся: на него почти с ненавистью смотрела его жена.

– Ты мешаешь мне спать, Зотов. С завтрашнего дня я перебираюсь в твой кабинет. Или, хочешь, тебя туда переселим? Но больше так невозможно! – Татьяна раздраженно отодвинулась.

«Скорее бы уже случилась эта радость, а то все время талдычит об этом, надоело уже», – Зотов молча отвернулся от Татьяны.

Он провел в больнице три недели. И уже три дня как он дома. Единственное, чем жил – сны об Арине. Хоть и такие, с бессильными стонами, а то и криками боли. Боли не телесной, а оттого еще более мучительной. Нужно было случиться взрыву, чтобы у него открылись глаза.

Лежа лицом к окну, он дождался, пока за Татьяной закроется дверь, и только тогда откинул одеяло. За годы брака Зотову ни разу не приходила в голову мысль, что он может уйти от жены. Лелея подленькую мыслишку, что его все устраивает и что у других не лучше, он жил с Татьяной, по необходимости погуливал на сторону, особо не скрываясь и не задаваясь вопросом, что будет дальше. Он был уверен, жена его любит, иначе зачем ей был весь этот спектакль с мнимой беременностью? Чтобы получить его, тогда еще живущего на копеечную зарплату молодого специалиста? На кой он ей сдался? Ни богатых родителей, ни квартиры, ни машины, что тогда было мерилом благополучия. Остается любовь. Он простил обман. Простил и Татьяну, и ее безумную мамашу, кающуюся, что бес попутал и Танюшечку на вранье подговорила она. Рыдания будущей тещи его не тронули, но полные слез глаза Танюшечки сделали свое дело: он не стал забирать заявление из ЗАГСа. Позже задумываться, любит ли его жена или живет с ним по каким-то другим соображениям, ему было некогда. Вплоть до этого взрыва. Только видя, как ее корежит от отвращения, когда при ней медсестра кормит его с ложки, Зотов обо всем догадался. Он нужен был, пока был силен и здоров. И жена его, которая, как он думал, «от бога», не готова жить с беспомощным инвалидом, не готова быть сиделкой, кормилицей и терпеливо ждать его выздоровления.

Притворившись спящим, Зотов подслушал ее разговор с врачом, до того несуразный, что создавалось впечатление, что разговаривают двое глухих. Татьяна отрешенно слушала, что ей говорит хирург о нем, Зотове, и, когда тот замолкал, все время повторяла только один вопрос: он сможет работать? В конце концов, врач, потеряв терпение, почти крикнул, что она должна бога благодарить, что ее муж жив. «Благодарить? Вы говорите, благодарить? Ну-ну», – и она отвернулась от ошеломленного ее откровенностью хирурга. Зотову стало страшно. Он беспомощен, а рядом с ним… И кто же рядом с ним был все эти тридцать лет? И тогда он стал неистово молиться об одном: поставь меня, боже, на ноги.

Он ходит, хотя и с палочкой. Собирается работать, потому что ему нужны деньги. И теперь он собирается уйти от этой женщины, оставив ей все. У него была родительская квартирка в доме у драмтеатра, которую он никогда не соглашался продать, несмотря на уговоры жены. И теперь ему есть где жить.

Во всем этом было одно «но». Зотов не мог привести туда Арину. Он не мог перед ней даже показаться таким: опирающимся на палку, с осунувшимся лицом, изрезанным осколками стекла и опустошенным. Ему нечего было ей дать. От Роговцева он знал, что в городе Арины нет. Они с мужем, по словам знакомых, уехали в Испанию. Как раз тогда, когда он попал в больницу. Зотов все время думал-гадал, что за необходимость такая была у нее уехать именно тогда? И придумал для себя самое худшее объяснение: он, Зотов, ей тоже не нужен. Потому что теперь не мужик, а одна большая проблема. И ей, как и его жене, проблемы ни к чему.