Клетка в голове

– Час?! Блин – я ж ведь изведусь! Дайте мне, что ли, просто таблетку какую-нибудь. Можно даже без воды. Или можете подавать сейчас жратву – я всё равно уже встал.

– Не положено.

Надзирательница закрыла кормушку и прошла дальше в коридор.

– Лярва²⁸! – сказал Громов в полный голос. И поймал себя на том, что жалуется в пустоту.

Вот она – официальная бюрократия. «Не положено». Ему казалось, что если бы она его обозвала, он мог ей плюнуть в неё. В конце концов – припугнуть, бросившись на дверь. Так было бы лучше. Но нет. Безликое, неэмоциональное обращение. Ему это особенно не нравилось в них. Словно он пустое место и к нему нет никакого отношения – ни положительного, ни отрицательного.

Делать нечего – придётся ждать. Время – это теперь всё, что у него есть. В голову опять начали закрадываться мысли:

«На зоне надо чему-то обучиться. Если я хорошо лажу с техникой – может найти там себе опытного медвежатника? Такие всегда нарасхват. Щипачём²⁹ – не хочу. Можно тырить мелочь, с риском попасться, целый месяц и не накопить толком ничего. Форточник³⁰ тоже действует наобум – какое окно открыто, туда и лезь. Нужно что-то, где всё будут планировать другие, а я должен только работать и стричь бабосы».

Вот пришла пора кормёжки. Громов был уверен, что ему дадут первым, поскольку он ближе всего к купе для конвоя. Тележка выехала из соседнего купе и проехала мимо.

«Издевательство. Они меня точно дразнят. Ну, скоты – не дождётесь! Не сломаюсь! Ни здесь. Ни на зоне. Мы, зэки, в тюрьме временно – вы здесь на работе навсегда».

Наконец тележка с едой подъехала к купе Громова. Кормушка открылась, и он принял поднос. Разглядел, что раздатчик, седой, осунувшийся старик с бородой, одет в гражданскую одежду.

«Должно быть – вольняшка³¹».

– Эй – деда. Знаешь – далеко ещё до Карзольской?

Дед ответил тихо, уставшим голосом, без обычного гражданского пренебрежения к заключённому:

– Километров восемьсот. Она недалеко от Новосибирска.

– А времени – то сколько? День? Два?

– Нет, парень – все пять.

– Пять?! Я пешком быстрей дойду!

– Надо ведь объехать все города, где набралось людей на этапы. А может, ещё и по соседним областям помотает – тогда и все десять будет.

Надзирательница прикрикнула из коридора:

– Не переговариваться, – потом подошла к двери камеры и захлопнула кормушку. Громов едва успел убрать поднос, чтобы еда не полетела на пол.

«Вот ведь тварь! Уже собственную судьбу узнать нельзя!»

Рацион в пайке был довольно богатый – овсянка, варёная картошка, отварная курица, пара горбушек чёрного хлеба, яблоко, уже заваренный чай без заварки в чашке (чтобы не чифирили) и, как ни странно, они не забыли положить в угол подноса таблетку от головной боли. Прежде всего, Громов принял именно её. Потом приступил к завтраку. Хоть он и был разнообразным и порции приличные, а всё равно – не то. Ему хотелось бы поесть картошки жаренной на сале, как делала его мать, а не эту – пресную, варёную. В овсянке тоже было мало вкуса – поскольку в неё не клали масла, чтобы не готовить отдельно для осужденных с проблемным желудком, и соли было с гулькин нос. Курица оказалась переваренной и распадалась на части, превращаясь в волокнистое пюре. Хлеб приобретал кислый привкус, если продержать его во рту больше десяти секунд. Словом, повар зарядил стопроцентную туфту. Только яблоко пришлось по вкусу. Сочное и сладкое – маленький привет с воли, где их выращивали.

Позавтракав, Громов решил полежать, поплевать в потолок. Снова. Прошёл час, два. Гул в голове так и не прекратился. Немного сник, но всё равно не переставал давать о себе знать. То ли лекарство просроченное, то ли ещё что.

Он счёл, что давно не дышал свежим воздухом и решил немного прогуляться.

– Эй, начальник, – позвал он, постучав по двери. Ему быстро открыли.

– В чём дело? – это была та же надзирательница, что отказалась принести ему таблетку отдельно от завтрака.

– Оправится³² нужно.

– Отойдите от двери, – Громов отступил к столику. Дверь открылась.

– Повернитесь спиной, руки назад, кистями вместе.

Он сделал так, как она сказала. Надзирательница вытащила наручники и надела их ему на руки.

«Идти до параши³³ всего метров десять. Формалистка чёртова. Могла бы и не заковывать. Куда я могу убежать?! Что могу сделать?!»

Они зашагали в сторону туалета, по направлению к купе Харлова. Тамбур и коридор вагона не разделяла дверь – её там просто не было. Надзирательница остановила Громова напротив двери в туалет и развернула его спиной к себе. Потом сняла с него наручники. Громов открыл дверь и вошёл. Внутри было довольно чисто, но обычное сочетание запахов дезинфицирующих средств и фекалий присутствовал, как и в любой общественной уборной.

«Вот она – Россия. Страна контрастов».

Он захлопнул за собой дверь. Запирающего замка на ручке не было.

Громов навалил, как ему самому показалось, знатную кучу и нарочно не стал спускать. Это был его подарок для Харлова. А надзирательница вряд ли будет смотреть – в унитазе его добро или нет. Руки он не помыл.

«А зачем? Пусть и она опомоится об меня немного».